Осенью Эйнштейну как свежеиспеченному лауреату предложили выдвинуть кандидатуру на присуждение премии по физике — он не хотел никого обижать и назвал сразу Дж. Франка, Г. Герца, П. Ланжевена, П. Вейса, О. Штерн, В. Герлаха, А. Зоммерфельда, А. Комптона, Ч. T. Р. Вильсона и П. Дебая. Члены комитета почесали в затылке и выбрали Р. Милликена, в список Эйнштейна не попавшего. Правые газеты утверждали (возможно, начитавшись «Гудка»?), что он едет в СССР, 6 октября писали, что он уже туда приехал, в ноябре — что он давно живет в Петрограде. На самом деле он ездил в ноябре, как обычно, в Лейден и собирался в Нью-Йорк с Бетти Нойман. 5 ноября он, от страсти несколько потеряв голову, писал ей: «Я заставлю жену принять это. Мы сможем жить все вместе до скончания дней. Мы купим громадный дом в Нью-Йорке». Эльза, может, и смирилась бы, но умная девушка ответила, что такой треугольник ее не устраивает. Он — ей, 13 ноября: «Вы лучше разбираетесь в триангулярной геометрии, чем я, старый математик и старый осел».

В 1923 году в Германии разразился кризис, причиной которого была французская оккупация Рура. Правительство призвало к саботажу приказов оккупационных властей, выплата репараций была прекращена, промышленность охватила забастовка; а есть-то и так было нечего… В декабре 1922 года килограмм хлеба стоил 130 марок, годом позже — 300 миллиардов. С июля по ноябрь 1923-го марка упала в 382 тысячи раз. Правительство приняло требования Франции, за что подвергалось нападкам от правых и левых. Нацисты вступили в союз с правыми сепаратистами в Баварии и готовились к путчу. 8 ноября Гитлер и Эрих Людендорф с вооруженной группой явились в пивную «Бюргербройкеллер», где Гитлер объявил о перевороте; его штурмовики под командованием Рема заняли здание штаб-квартиры сухопутных сил в военном министерстве. 9 ноября Гитлер и Людендорф во главе трехтысячной колонны двинулись к министерству обороны, полиция открыла огонь, «пивной путч» провалился. Эберт хотел объявить чрезвычайное положение, но генерал фон Сект его отговорил. Коминтерн в свою очередь запланировал переворот на те же дни, его удалось предотвратить. Тем не менее уже было видно, что в случае чего Веймарская республика неспособна защитить себя как следует. Но когда Эйнштейн в декабре вернулся в Берлин, все успокоилось: новый рейхсканцлер от Немецкой народной партии Густав Штреземан прекратил саботаж в Руре и решил проблему инфляции вводом новых денег — рентной марки. И тут пошли наконец кредиты из Америки — заработал «план Дауэса». А потом Штреземан добился пересмотра Версальского договора и вступления в Лигу Наций. Начинались «золотые двадцатые». И люди немного подобрели. Зачем теперь куда-то уезжать?

В декабре Эйнштейн делал доклад в академии: возможно, из уравнений поля, над которыми он думает, могут получиться законы, определяющие поведение квантов. И тогда же окончился его краткий роман с Бетти Нойман; по одной версии, возмутился ее дядя (Эльза писала подруге, что ее муж и Мюзам поссорились), но скорее это случилось по более простой причине: она собралась замуж. 11 января 1924 года он писал ей: «Я тоскую по Вашей чудесной улыбке, но понимаю, что мне за Вами не угнаться. Дорогая Бетти, смейтесь надо мной, старым ослом, и найдите себе кого-нибудь на 10 лет моложе, но любящего Вас так же сильно, как я. Я же буду впредь искать лишь в звездах то, в чем мне отказано на Земле…» В том же месяце вышла замуж Илзе и ушла из-под родительского крова, они с мужем купили шикарный дом, принимали светское общество, тесть с зятем были в прекрасных отношениях. Вот и все девушки замужем, отныне — только звезды, только уравнения… Он получил приглашение в Аргентину от Хосе Арсе, ректора университета Буэнос-Айреса, и писателя Леопольдо Лугонесу. Отнекивался — устал ездить. В другом споре сдался: вступил в еврейскую общину и взносы стал платить. В феврале — марте состоялся процесс над руководителями «пивного путча»: за государственную измену Гитлер получил пять лет и штраф 200 марок. (Уже через девять месяцев его помиловали.)

В том же богатом на события начале 1924 года Нильс Бор, Хендрик Антони Крамерс и Джон Слейтер представили в журнале «Философикал мэгэзин» статью, содержавшую кардинально новый подход к квантам: «При рассмотрении переходов, которые являются существенной чертой квантовой теории, мы отказываемся… от непосредственного применения законов сохранения энергии и импульса». Как частица выбирает себе импульс и направление движения, куда ей прыгать, когда излучать? А вот так: каждому состоянию атома присуще «виртуальное поле излучения», содержавшее все возможные прыжки кванта, а какую из этих виртуальных вероятностей квант выберет — он сам не знает, и узнать это невозможно, это — голая статистика, теория вероятностей. Предсказать можно только степень вероятности прыжка.

Эйнштейн был так возмущен, что даже переписываться с Бором по этому поводу не стал. Пайс: «При квантово-механическом подходе отказ от получения информации рассматривается как проявление законов природы. К этому случаю вполне применима английская поговорка: „Чтобы дальше прыгнуть, нужно отступить“. Как мы увидим, то, что в глазах других выглядело приемлемой уступкой, Эйнштейну представлялось нетерпимым святотатством. Здесь он никогда и ничем не хотел поступиться». Эйнштейн, конечно, не отрицал статистику, сам использовал статистический метод, когда писал о поведении жидкостей. Но он считал, что, употребляя статистический подход, люди просто не потрудились узнать о каждом отдельном случае, а узнать в принципе можно. Если средняя зарплата по стране 100 долларов — это верное описание, но оно неполно: приложив усилия, можно узнать зарплату каждого отдельного человека.

И все же нет худа без добра: идеи Бора, Крамерса и Слейтера повлекли за собой тьму разнообразных опытов, которые наконец доказали: фотоны — кванты света — существуют. Отныне уже никто в них не сомневался. Но какие они? Эйнштейн — Эренфесту, 12 июля: «Чем больше гоняешься за квантами, тем лучше они прячутся». Он даже выразил удовлетворение, что Ганс станет инженером, а не ученым: не придется всю жизнь «искать клевер с четырьмя листочками».

4 мая 1924 года очередные выборы в рейхстаг показали, что не правы политологи, объясняющие тягу народов к тоталитаризму лишь обнищанием масс, тут действуют и иррациональные мотивы: униженное высокомерие, плач о потерянном величии. СДПГ должна была бы вернуть свое, но она еще немного потеряла, набрав 20,52 процента; Германская национальная народная партия прибавила — 19,45; партия центра набрала 13,37; Коммунистическая партия —12,61; Демократическая партия Германии (эйнштейновская) — 9,20 (прибавила 1 процент); НСДАП, впервые участвовавшая в выборах, получила 6,55 процента, то есть 32 места из 472. (Ленард был первым крупным немецким ученым, который публично поддержал НСДАП.) Но сформировать дееспособную коалицию не удалось, и рейхсканцлер Вильгельм Маркс добился от президента Эберта досрочного роспуска рейхстага и перевыборов.

Эйнштейн возобновил работу в Комитете по интеллектуальному сотрудничеству, объяснив, что при отказе им руководило лишь мимолетное разочарование. Продолжались нудные разборки, чей он гражданин, и 7 июня он наконец признал, что германский, но и от швейцарского гражданства не отказался. Ганс поступил в цюрихский Политехникум; отец писал ему 7 марта, что доволен и рад, а Бессо хвалился: «Мой Альберт стал крепким, сильным парнем. Он такой, каким должен быть мужчина, первоклассный моряк, надежный и без претензий». Совершенно примирился с Милевой, писал ей 12 мая: «Скоро собираюсь заглянуть в Цюрих, и мы с тобой оставим все плохое позади… Наслаждайся жизнью — своими прекрасными сыновьями, домом и тем, что ты наконец избавилась от меня». В июле он дал согласие на приглашение аргентинцев (в основном им руководило намерение собрать деньги на университет у богатой еврейской диаспоры); заодно его пригласили Политехническая школа в Рио-де-Жанейро, университет Монтевидео в Уругвае и университет в Калифорнии; турне начнется будущей весной. В августе он поехал отдыхать на море с сыновьями, а Эльза — с дочерьми. Идиллия? 14 августа он известил Бетти Нойман, что тайно приедет к ней в Берлин, «только чтобы никто не знал, а то Эльза примчится…».