– Позвольте приблизиться, ваше высочество? – вопросил Фортескью голосом сильным и твердым, какой, видимо, и положен человеку, обращающемуся к суду в качестве вершителя королевского правосудия. Слух улавливал легкий присвист в те моменты, когда язык говорившего попадал в прорехи меж зубов.

– Разумеется, сэр Джон, милости прошу, – ответила Маргарет и, видя, с какой подозрительностью законник оглядывает собравшихся, добавила: – Вы также можете доверять всем, кого видите в этом зале, или же, наоборот, никому. Надеюсь, я изъясняюсь понятно? Пускай меж собой вы мало знакомы, но зато я знаю вас всех как преданных мне людей.

Все четверо визитеров какое-то время молчали, оглядывая друг друга. Особо взыскательно герцог и судья изучали Уилфреда Таннера, который машинально скреб подбородок и ни о чем так не мечтал, как деться из этой комнаты куда-нибудь подальше. С судьями он в прежней своей ипостаси имел дело не раз и не два.

В конце концов напряжение между собравшимися начало Маргарет утомлять.

– Милорд Сомерсет, господа, друзья. Именем короля каждый из вас вносит свою лепту в большое общее дело. Мастер Брюер провел для меня в разъездах два года, сплачивая верных людей, оскорбленных недостойным обращением с королем со стороны самых влиятельных лордов. Йорк, Солсбери и Уорик позволили себе надругаться над троном, надсмехаться над Англией и короной. Говорю об этом со всей откровенностью. Они пошли на кровавое убийство самых лучших и благородных советников короля, но небеса их за это не покарали. Они по-прежнему процветают и упиваются собой, распушив перья, как петушки в курятнике, в то время как лучшие из людей лежат в сырой земле.

Забывшаяся от волнения Маргарет не сразу обратила внимание, что одна рука у нее стиснута в кулак; она плавно разжала белые, словно лепестки цветка, пальцы.

– С той поры я ночей не спала без мысли о какой-нибудь каре этим людям. Сэр Джон прибыл ко мне трактовать закон, но что есть закон, даже закон Англии, если его нельзя применить? Мастер Брюер: сколько у нас сейчас, вашими стараниями, насчитывается королевских поборников? Назовите число.

Дерри удивленно моргнул. Женщина, со спокойной твердостью говорящая им все это, утратила всю свою мнимую легковесность. Он вновь видел перед собой ту молодую королеву, что принимала от него весть о ранении государя и о том, что верх во всем одержал Йорк. Не горе было в ней, но застывшая ярость. И хотя она, безусловно, была разбита, но на осколки столь острые, что можно порезаться. До крови.

– Знак Лебедя, ваше высочество, наденут девять тысяч человек. За всех них я ручаться не могу, но большинство во всяком случае. Восемь сотен из присягнувших составляют рыцари, остальное фермеры, члены общин и сквайры. Во главу им нужны хорошие люди, но сами они поклялись, что будут стоять за вас.

– А второе из наших великих дел, мастер Брюер? Скажите сэру Джону, сколькие наденут Газель моего мужа, когда король окажется в опасности перед лицом своих врагов.

– Их восемь тысяч, ваше высочество, от Дорсета до Нортумберленда. И они учатся маршировать и сражаться. В ожидании одной лишь команды от короля.

– Благодарю вас, мастер Брюер, – кивнула королева. – Ну что, сэр Джон? Это вас удовлетворяет? Как вам такие числа?

Джон Фортескью был словно околдован. Он еще раз, с блуждающей улыбкой, поклонился.

– Ваше высочество, я ошеломлен. Полагаю, что этого вполне достаточно. Да что там «полагаю»: я в этом уверен.

Судья думал продолжить, но тут кашлянул Генри Бофорт. Герцогом он был всего четыре года, но уже проявлял нахрапистость породы. Знаком призывая к вниманию, он изготовился что-то сказать, на что главный судья короля с чуть слышным хлопком закрыл рот.

– Ваше высочество, – начал Сомерсет, – известие во всех смыслах отрадное. И для меня войти в этот круг большая честь. – Он с некоторым сомнением покосился на Таннера. – Более того, меня устроит любой чин в этом… как вы изволили выразиться – «великом деле»? Да. Вы можете рассчитывать на мою верность до последнего звука рогов.

– О да, безусловно, лорд Сомерсет, – холодно откликнулась Маргарет. – Здесь ставки очень высоки, средних – нет. Все замышляется уже давно. Этим самым утром я встречалась с лордами Бекингемом, Клиффордом, Грэем и Одли. Нобли моего мужа будут стоять либо с ним, их королем, либо у него на пути. И уверяю вас, он не проявит милосердия к тем, кто сделает неправильный выбор.

К тайному удовольствию Дерри, Генри Бофорт вновь поднял палец, прося разрешения задать вопрос. Маргарет чуть поджала губы, но кивнула.

– Ваше высочество. Если это войско готово будет выступить лишь в случае, если король окажется под угрозой, то позвольте спросить: где она, эта самая угроза? Йорк, похоже, и без всякого парламента доволен тем, что отыграл. Уорик властвует над Кале. Солсбери устраивает охоты и пиры, но нельзя сказать, чтоб хотя бы один из этих троих угрожал его величеству напрямую.

Прочерченные по прямой брови Маргарет слегка нахмурились, а ее прежнее тепло как будто угасло.

– Да. Они считают, что все битвы выиграны. Замечание ваше точно, и именно поэтому оно мне крайне досаждало. Я думала, что никогда не сумею что-либо ему противопоставить, пока сэр Джон не разъяснил мне сути такого понятия, как лишение прав состояния. Это искра, милорд, которая их всех спалит дотла. Камень, способный проломить им головы.

Сомерсет угловато кивнул, проведя себе пальцем по губе. Видно было, что в столь тонких материях молодой герцог ни в зуб ногой. Все повернулись к Фортескью, который, польщенный общим вниманием, с присвистом заговорил полубеззубым ртом:

– Этот закон касается государственных изменников, – пояснил он. – В анналах он существует давно, но применяется редко, быть может, именно из-за той силы, которой обладает. Едва на билль о конфискации ставится королевская Печать, как нобль становится простолюдином. Титулы его отчуждаются, а с ними и права наследования. Все имущество переходит обратно короне. Иными словами, это можно охарактеризовать как обращение благородного дома в прах.

– Йорк такого, само собой, никогда не допустит, – тотчас вставил Дерри по договоренности, заранее отрепетированной с королевой в приватной беседе.

Старый крючкотвор, однако, со зловредной ухмылкой погрозил пальцем:

– Столь суровые меры, мастер Брюер, были введены на случай крайней угрозы королевскому дому. И те, кто придал этим актам статус закона Англии, понимали: иногда положение может складываться так, что времени в обрез, а изменники могут находиться всего в одном, крайне опасном, шаге от успеха. А потому бремя доказательства в данном законе сведено к минимуму. И хотя оно в какой-то момент должно быть представлено парламенту, тем не менее достаточно лишь оттиска королевской Печати, чтобы придать процедуре законную силу при наличии всего лишь кворума из лордов и согласия монарха.

Чтобы как-то потрафить Сомерсету, Дерри якобы в задумчивости потер лоб, делая вид, что слышит обо всем этом впервые.