– Лжец, – ворчу я.

– Это правда. – Он ухмыляется. – Она играет за другую команду.

Я прищуриваюсь:

– Честно?

– О да. В прошлом семестре она со своей подружкой приходила к нам на вечеринку, и они все время целовались на диване.

– Ты говоришь это, чтобы мне полегчало?

– Нет. Это правда. Дин думал, что умер и попал в рай.

Я невольно фыркаю, представляя эту картину. Я уже успокоилась, мои недавно еще напряженные мышцы расслабились и теперь звенят от ощущения его крепкого тела, что вжимается в меня. Боже, мне не понравились эти чувства, охватившие меня там, внизу, – раздражение, обида… я была готова с кулаками наброситься на любую девчонку, которая всего лишь только посмотрела на Логана.

– Но это еще сексуальнее, чем страстные поцелуи Сэнди и ее подружки. – В его низком голосе появляются чувственные нотки.

– Что сексуальнее?

– Ты. Когда ревнуешь. – Глаза Логана становятся похожи на расплавленный свинец. – Ко мне еще никто не относился так по-собственнически. Меня это заводит.

И он не шутит. Его член упирается мне в живот, и я ощущаю удовлетворение. Я двигаю бедрами, совсем чуть-чуть, чтобы задеть эту твердую выпуклость, и его веки чуть опускаются.

– А это заводит меня еще больше, – бормочет он.

Я прячу улыбку:

– Да?

– О да. Поверь мне, детка, ты единственная женщина, которую я хочу. Единственная, кто на меня так действует.

Подняв брови, я обхватываю руками его шею:

– Даже не знаю… Я все еще ревную. По-моему, тебе нужно еще разубедить меня.

Усмехнувшись, он кивает головой в сторону двери рядом с нами.

– Хочешь кончить в ванной? – Мои бедра сжимаются, очень заметно, потому что Логан снова усмехается: – Это значит «да»?

– Боже, нет. – Я прижимаюсь к нему, чтобы укусить его за шею. – Это означает «да, черт побери».

Уже четвертый раз за эту неделю после тренировки я ухожу со льда с желанием продырявить стену кулаком. Полное отсутствие гребаного здравого смысла у некоторых наших защитников пугает меня. Я согласен посмотреть сквозь пальцы на первокурсников, но то, как играют на этой неделе старшекурсники, не имеет никаких оправданий. Бродовски буквально вмерз в лед в зоне защиты и искал, кому бы передать пас, зато Андерсон делал пас за пасом нападающим, которых опекали противники, вместо того, чтобы сделать поперечный пас мне или вести шайбу, пока кто-нибудь из нападающих не откроется.

Отработка тактических приемов в защите была катастрофой. Первокурсники катались медленно. Старшекурсники делали глупые ошибки. Мучительно это сознавать, но наша команда крайне слаба. Настолько, что шансы попасть в плей-офф кажутся все более и более ничтожными – а ведь мы даже еще не сыграли наш первый матч.

Снимая форму в раздевалке, я понимаю, что не мне одному приходят в голову такие мрачные мысли. Слишком много угрюмых лиц вокруг, и даже Гаррет на удивление молчит. Как капитан после каждой тренировки он старается приободрить игроков, но похоже, от удручающего состояния нашей команды он сам теряет уверенность.

Единственный человек, который не перестает улыбаться, – этот новенький, Хантер. Во время сегодняшней тренировки он получил так много похвал от тренера, что и всю следующую неделю будет есть радугу и какать бабочками. Понятия не имею, как Дин убедил этого парня присоединиться к команде, – знаю лишь, что как-то вечером, после отборочных матчей мой приятель затащил Хантера в бар, а на следующее утро чувак был уже с нами. Наверное, та еще была ночка.

– Логан. – Передо мной появляется тренер. – Зайди ко мне после душа, есть разговор.

Дерьмо. Я быстро мысленно проматываю тренировку, чтобы понять, где ошибся, но… не хочу показаться слишком самоуверенным, играл я хорошо. Мы с Дином были единственными, кто старался сделать хоть что-то.

Через полчаса я настороженно вхожу в кабинет тренера. Он с мрачным видом сидит за столом, отчего я начинаю нервничать еще больше. Блин. Дело в том пропущенном пасе в начале тренировки? Нет. Не может быть. Даже сам Гретцки не смог бы удержать шайбу, когда его впечатали бы в борт девяносто килограмм Майка Холлиса.

– Что случилось? – Я сажусь, стараясь не выдать своего волнения.

– Давай перейдем сразу к делу. Ты знаешь, я не люблю терять время на предисловия. – Тренер Дженсен откидывается на спинку своего стула. – Сегодня я говорил с одним другом из «Брюинз».

Каждый мускул в моем теле деревенеет.

– О. С кем?

– С помощником генерального директора.

Я вытаращиваю на него глаза. Я знал, что у тренера есть связи – это вполне естественно, ведь он семь сезонов играл за «Питтсбург»[24], – но когда он сказал «друг», я подумал о каком-то незначительном сотруднике правления. Но никак не о помощнике генерального директора.

– Послушай, ни для кого не секрет, что еще в старшей школе ты находился на радарах всех хоккейных агентов. И ты знаешь, что я уже давно получал предложения по поводу тебя. Короче, если тебе интересно, они хотят, чтобы ты приехал на тренировку к «Провиденс Брюинз»[25].

Боже праведный!

Они хотят, чтобы я потренировался с резервной командой «Бостон, мать их, Брюинз»?

Я с трудом перевариваю услышанное. Сижу и таращусь на тренера:

– Они хотят меня в «Провиденс»?

– Возможно. Они ведь хотят взглянуть на тебя, обычно в таких случаях сразу не ставят на лед с серьезными парнями. Сначала оценят твою игру с второстепенной командой, посмотрят, что ты умеешь. – Голос Дженсена звенит от напряжения, что редко услышишь на льду. – Ты хороший игрок, Джон. Чертовски хороший. Даже если сначала клуб захочет обкатать тебя в «Провиденс», то все равно скоро затребуют в главную команду, потому что ты заслуживаешь этого.

Господи. Этого не может быть. Я в гребаном райском саду, пускаю слюни на проклятое яблоко. Искушение так сильно, что я прямо-таки ощущаю вкус победы. Яблоко мне протягивает не какая-то там команда – а та самая команда. За которую я болел с детства, в которой с семи лет мечтал играть.

Тренер изучает мое лицо.

– Так что, учитывая вышесказанное, я хотел узнать, не поменялись ли твои планы после окончания университета?