Для тех, кто получил ранения в ходе третьего штурма и сейчас долечивался в Новороссийске, слова «войска оставили» звучали загадочно. Кроме трех бригад и двух полков морской пехоты, в обороне участвовали семь стрелковых дивизий. Если тысячи и тысячи бойцов, а также их командиры ушли из Севастополя, то куда они делись? Где штабы дивизий, тыловые части, медсанбаты, автотранспорт, артиллерия? Где строевые полки и батальоны? Северное Причерноморье, полуостров Крым — все захвачено немцами. Значит, они должны быть только здесь, в Новороссийске, Туапсе, Поти. Но их пока никто не видел…

Новая встреча с командующим ныне не существующей Приморской армии генерал-майором Петровым у Людмилы произошла случайно. В комендатуре собирали всех излечившихся от ран младших командиров для того, чтобы откомандировать их в разные действующие воинские части. Иван Ефимович зашел туда вместе с военным комендантом Новороссийска ранним утром всего на несколько минут. У дверей в кабинет первой стояла снайпер Люда, и генерал обрадовался, увидев ее. Обрадовался потому, что не так уж и много бывших его сослуживцев: солдат, сержантов и офицеров — смогли перебраться на Кавказ. Сотни и сотни из них нашли успокоение в севастопольской земле. Другие, оставшиеся в живых, теперь понуро шагали в семидесятитысячной колонне пленных, которых фашисты гнали по пыльной дороге от Херсонесского маяка в Бахчисарай и дальше — в Симферополь для отправки в концлагеря.

— Товарищ генерал-майор, разрешите доложить… — она, вытянувшись по стойке «смирно», вскинула правую руку к пилотке.

— Следуйте за мной, товарищ старший сержант! — приказал ей Петров, улыбнувшись.

Они очутились в одной из комнат комендатуры. Комендант был так любезен, что предложил им чаю и оставил разговаривать с глазу на глаз. Разговор вышел печальным. Генерал-майор коротко рассказал Павличенко о том, каким образом советские войска «оставляли» Севастополь. В сущности, эвакуацию подготовили из рук вон плохо, вернее, в дни третьего штурма не готовили совсем, и люди поплатились за чужое головотяпство жизнью и свободой. Кто виноват больше: командование Приморской армии или командование Черноморского флота — решать высшему начальству.

— Где моя двадцать пятая дивизия, мой полк? — спросила она.

— Людмила, их больше не существует. Дивизия погибла под Севастополем. Все штабные бумаги уничтожены, знамена утоплены в море, печати закопаны где-то на берегу Камышовой бухты.

— А медсанбат номер сорок семь?

— Вероятно, остался там же, на поле у Херсонесского маяка.

— Значит, он — в руках у немцев?

— Выходит так, — Иван Ефимович вздохнул.

— Конечно, они его расстреляли! — в отчаянии воскликнула Люда, и слезы показались у нее на глазах.

— Кого?

— Капитана медицинской службы Бориса Чопака.

— Твой знакомый? — Петров внимательно посмотрел на нее.

— Да. Еще с Одессы. В научной библиотеке я работала вместе с его сестрой Софьей, бывала в их семье. Прекрасные, гостеприимные, добрые люди. Отец его — профессор медицинского института Яков Савельевич… — она достала платок из нагрудного кармана гимнастерки и вытерла слезы на щеках. — Как сообщить им о таком несчастье?

— Но вдруг Борис Чопак жив и попал в плен?

— Еще неизвестно, что хуже, Иван Ефимович, — грустно произнесла Людмила. — Фрицы отвратительно обращаются с пленными…

В комнате воцарилась тишина. Петров молча рассматривал свою собеседницу. От недавнего ранения у нее остался заметный, чуть красневший на щеке возле уха черточка-шрам. Пышные темно-каштановые волосы почти закрывали его. Но когда она откидывала их в сторону привычным движением руки, он все-таки был виден. Знаменитый снайпер сильно похудела, выглядела безмерно уставшей, измученной.

— Дочка, — сказал генерал-майор, — проси чего хочешь.

— Чего? — она надолго задумалась. — Хотя мечта у меня есть.

— Говори, не стесняйся.

Петров полагал, будто сейчас услышит просьбу о длительном отпуске, о поездке к родным, или может быть, что-нибудь сугубо женское. Например, ткань на платье, белье, духи, косметика. Да мало ли вещей, необходимых в дамском обиходе, теперь не сыщешь ни в каких магазинах.

— Я мечтаю стать офицером.

— То есть получить звание младшего лейтенанта? — уточнил он.

— Именно так. Я хочу продолжать службу в армии. Я люблю военное дело и хорошо стреляю. Я с фашистами еще не рассчиталась за гибель моих друзей и однополчан. Гитлеровцев надо наказать за все, что они сотворили на нашей земле. Наказать жестоко, чтобы они и их потомки запомнили поход в Россию навсегда. Можно исполнить эту просьбу?

— Можно, — ответил ей Петров торжественно и четко. — Твоя просьба — простая, и она мне нравится. Через три дня я уезжаю из Новороссийска в Краснодар, в штаб Северо-Кавказского фронта. Главнокомандующий, маршал Буденный, просил меня представить ему комсомольцев — героев Севастопольской обороны. Ты поедешь со мной. Думаю, маршал охотно подпишет приказ о присвоении звания «младший лейтенант» старшему сержанту Павличенко, кавалеру ордена Ленина…

Волшебной музыкой небесных сфер прозвучали для нее слова Ивана Ефимовича. Если 6 не армейская субординация, то Людмила наверняка бы бросилась ему на шею и расцеловала. Ибо по-другому выразить чувство благодарности и восторга, охватившее ее, было невозможно. Однако не пристало командирам Красной Армии вести себя с детской непосредственностью. Люда вытянулась по стойке «смирно» и ответила строго по Уставу:

— Служу Советскому Союзу!

Зато совсем неформальным и даже сердечным получился прием в штабе Северо-Кавказского фронта у маршала Буденного. Семен Михайлович, легендарный герой Гражданской войны, оказался человеком добродушным и приветливым. Петров по очереди представлял ему молодых севастопольцев: двух пулеметчиков, трех артиллеристов, минометчика и четырех пехотинцев, в том числе — снайпера Павличенко. Буденный каждого коротко расспрашивал, потом пожимал руку и говорил какие-нибудь хорошие слова, в основном — благодарил за стойкость и мужество, проявленные в боях.

Людмила тоже ощутила крепкое рукопожатие старого кавалериста. С улыбкой глядя на миловидную девушку-солдата, он спросил:

— Каков боевой итог на сегодня, старший сержант?

— Триста девять уничтоженных фрицев, товарищ маршал.

— Молодец! — похвалил командующий фронтом и, склонившись к ней, тихо добавил, — Честное слово, такой красавице лейтенантские «кубари» будут к лицу. Не хуже, чем бриллианты.

— Спасибо, товарищ маршал!..

Превращение в офицера, как водится, случилось на вещевом армейском складе. Гимнастерка — не солдатская хлопчатобумажная, а из габардина полушерстяного, с малиновыми петлицами, тонко окантованными золотым шитьем, с кубиком из красной эмали в центре и пехотной эмблемой в углу. Не пилотка, выгоревшая под крымским солнцем, а фуражка с малиновым околышем и черным лакированным козырьком. Шинель не из толстого невальцованного сукна, а из драпа. И сапоги, конечно, не кирзовые, а хромовые. Ремень с плечевой портупеей и кобурой для пистолета она тоже получила новый — с латунной командирской пряжкой в виде звезды.