Юный следователь Слава ждал его в кабинете вместе с делом об убийстве директрисы кафе. Щукин настолько устал после диалога с прокурором, что не въезжал в строчки протоколов допросов. Он отложил бумаги и спросил Славу:

– Скажи, пожалуйста, что ты успел сделать?

– Допросил работников кафе.

– И что они рассказали интересное?

– Ничего существенного. Криминальных связей у директрисы не было. В кафе ошивались две проститутки…

– Обыск в кабинете Веры Антоновны делали?

– Конечно. Ничего существенного…

– А не находили ожерелья?

– Ожерелья? Нет… никаких ожерелий не нашли ни при обыске потерпевшей, ни при обыске ее кафе, ни при обыске в квартире.

– Ты прощупал личные связи Веры Антоновны?

– Нет, – виновато сказал Слава.

– Тогда вперед, выясняй. И бери на заметку все.

Отослал парня, чтоб не мешал. Щукин достал часы. А какую роль в истории с убийствами играет этот механизм? Поначалу Пушко пытался продать часики, потом они очутились у Евы. Наверное, он отдал ей, чтоб продала, все же Ева имела большой круг знакомых, но после его смерти она посчитала часы своими. Батону сказала, будто нашла их, только потому, чтоб он не подбил ей второй глаз из ревности. Короче, часы в логику вписываются. Теперь ожерелье… Что ж это за ожерелье такое? Где его взял Пушок? Ожерелье от Пушка перешло к Еве, потом к директору кафе… Где оно сейчас? А если оно было у директрисы в момент убийства? Значит, убийца забрал его… Снова тупик. Но в этом, видимо, виновата головная боль.

Щукин выпил таблетку, после чего взял в руки листы с делом об убийстве директора кафе.

Пистолет лежал в кармане, торговец оружием показал, как им пользоваться. Казимир Лаврентьевич постоянно доставал его, рассматривал, вспоминая мысли Власа Евграфовича по поводу револьвера, из которого убили семью ювелира. О, если б сейчас Влас Евграфович нечаянно ожил, он бы умер заново от потрясения. Что там пистолет! Создано такое оружие, которое способно уничтожить целый земной шар в один миг, а не то что одного человека. И все же маленькая пуля имеет достаточно силы, чтобы убить наповал. Данный факт самого Казимира Лаврентьевича, человека современного, ввергал в трепет. Но только лишь потому, что, может быть, ему придется это сделать – выстрелить. Слыша выстрел в своем воображении, Казимир Лаврентьевич вздрагивал, будто пуля уже попала в него, потом понимал, что это всего лишь его фантазии. Пока фантазии.

Но все равно страшно. Щекочет в горле, замирает сердце, стоит представить, как палец надавливает на курок, после раздается резкий хлопок и… человек мертв. Казимир Лаврентьевич сделает это, если потребуется. Он представил себе лицо Власа Евграфовича, если б тот минуту назад слышал его мысли, и тихо засмеялся. Этот господин, шагнувший из девятнадцатого в двадцатый век, имел слишком доверчивую и нежную душу, он бы не выжил в современных условиях. А Казимир Лаврентьевич усвоил уроки, он знает, чего хочет, и добьется желаемого.

Старый ювелир решительно щелкал предохранителем, проверяя, насколько легко у него это получается, а после клал пистолет назад в карман и смотрел на часы. Однако его тревожила будущая встреча…

Конечно, он придет, когда никого не будет ни в магазине, ни в мастерской, ни поблизости. Конечно, он придет под покровом темноты, так как знает, что темнота – надежный друг убийцы. Конечно, Казимир Лаврентьевич боится его, но… надеется на собственную выдержку, самообладание и готовность к схватке. Одно ему не ясно: кем себя мнит убийца? Сильной личностью, способной перевернуть Вселенную, или он тоже наделен всеми присущими человеку страхами и сомнениями? И еще его волновало: каков он, стар или молод, красив или уродлив? Почему-то это было для него важным. Казимир Лаврентьевич хотел, чтоб это был пожилой человек, с которым легче договориться, и тогда не будет выстрела. А молодость эгоистична, безжалостна, надменна и цинична. Но нет, убивал все же молодой человек. К такому выводу приходил Казимир Лаврентьевич. Следовательно, ему предстоит трудная встреча.

Смолк шум, Генрих заглянул к отцу, спросил, не нужно ли чего. Казимир Лаврентьевич отмахнулся от сына, как от назойливой мухи, и остался один.

Один… Он не боялся оставаться один в мастерской, всегда засиживался здесь допоздна. В тишине приятней работать, ничто не отвлекает, приятно думать обо всем на свете. Да, а еще – жить, становясь самим собой. Казимир Лаврентьевич заметил, что люди в основном играют какие-то придуманные ими самими роли. Играл и он. Но в мастерской, особенно оставаясь в одиночестве, становился собой, потому и любил это место, как никакое другое на земле.

Он проверил сигнализацию, которая соединяла магазин с мастерской. Казимир Лаврентьевич знал все места, откуда подается сигнал. После того как он будет подан, уже через десять минут здесь должна быть милиция. Ювелир вычислил все возможные варианты появления пришельца и был готов к неожиданностям. В сущности, неожиданностей не должно случиться, потому что сквозь стены этот человек не пройдет. Хоть он и воплощение Алголя, но, чтобы войти, ему понадобится одна из дверей – их всего две – или окна, а они в крепких решетках. Значит, остаются двери.

И вдруг холодный пот прошиб его с головы до пят. Одну деталь не предусмотрел Казимир Лаврентьевич, одну, но важную. Что, если он не выйдет победителем? Что, если сегодня будет попросту убит, как убита Верочка и глупая Ева, а убийца свободно уйдет? Ну, уж нет! Казимир Лаврентьевич должен позаботиться об убийце. Он подскочил, запихивая пистолет в карман:

– Я не умру по твоей воле… нет. И ты не уйдешь легко и просто. Я достану тебя после смерти… если так случится, что я проиграю… но я надеюсь…

Он ринулся на улицу. Лихорадочно закрывая двери мастерской, постоянно оглядывался, так как боялся, что убийца застигнет его врасплох. А улица темная, сырая, безлюдная… и ветер поднялся…

Было около одиннадцати часов утра. На полном лице Романа Семеновича, вызванного по телефону в прокуратуру, обозначилось крайнее удивление. Он держал в руках собственные часы, которые считал уже потерянными безвозвратно, и то взглядывал на следователя, то вновь опускал глаза на часы. А Щукин спокойно наблюдал за ним.

– Так быстро нашли… – наконец приподнял в недоумении плечи Роман Семенович. – Я, честно говоря, уж и свыкся с пропажей. А кто их украл?

– Один гражданин без определенных занятий, фамилия его Пушко. Помните, я спрашивал вас, не знакомы ли вы с ним?

– Нет, не помню.

– Скажите, после того как я побывал у вас, вы случайно не обнаружили еще одну пропажу? У вас все вещи на месте?

– Мы в доме проверили все, но украли только часы. Даже деньги не тронули, они у меня в палехской шкатулке лежат, а шкатулка на видном месте стоит. Там же и золотые украшения жены хранятся. Их, правда, немного, но их тоже не тронули.

– Странно… – произнес Щукин задумчиво, глядя на злополучные часы. – «Шеппард», конечно, крутые часы… но они с дарственной надписью. В вашем доме достаточно дорогих вещей, например тот же музыкальный центр. Он компактный, дорогой, к тому же без дарственной надписи…