строительства создавали немало проблем: несмотря на робкие пока надежды на перестройку, партия еще мыслила привычными пятилетками.

Правительство желало привлечь союзные республики к сотрудничеству в Чернобыле, чтобы в очередной раз подчеркнуть роль дружбы советских народов. И вместе с тем тон был теперь более сдержанным, а подход к делу совершенно иным. Московский ЦК решил применить избирательный подход: вместо того чтобы требовать всеобщего участия, правительство обратилось лишь к восьми[536] республикам[537]. И если в Ашхабаде критическое значение имела помощь среднеазиатских республик, то участвовать в строительстве Славутича от них не потребовали, да и в целом в Чернобыле они играли куда более скромную роль. Конечно, в тамошних газетах горячо сочувствовали пострадавшим, в школах и на предприятиях организовывали сбор средств, но на строительстве Славутича бригад из Средней Азии не было[538]. А раз их там не было, потом не могло быть и обвинений, когда стало ясно, какие республики не выполняют план[539]. Безусловно, неспособность справиться с поставленными задачами армяне, азербайджанцы и местные украинские бригады объясняли каждые своими особыми обстоятельствами [Горіцький 1998: 252].

Строительные работы в Славутиче проходили в схожей с прочими советскими стройками манере и напоминали понемногу каждую из них. Прибыв на место, бригады из восьми союзных республик обнаружили, что находятся в окружении дикой природы. Подобно строителям Магнитогорска, они столкнулись с задачей претворить окружающую природу в новый, цветущий советский город [Горіцький 1998: 247]. Роль Славутича в качестве городского центра трудно было переоценить. Но перемещение и расселение жителей тридцатикилометровой зоны в новоотстроенные поселки украинские бригады предприняли самостоятельно, так что в данном случае весь процесс был лишен общесоюзного колорита. И если сторонний наблюдатель, возможно, и посетовал бы на тоскливое однообразие советской архитектуры Славутича, то эксперты-градостроители обнаруживали здесь смешение национальных архитектурных традиций и сочетание различных строительных методов [Горіцький 1998: 253]. В Ташкенте, хотя внешние признаки свидетельствовали о противном, комментаторы в свое время приветствовали «новые моменты архитектуры», привнесенные бригадами республик, и эстетическую прелесть[540] московского стиля[541]. Однако, вопреки этим разговорам о разнообразии, аэрофотоснимки Славутича чрезвычайно напоминают Сергели, город-спутник, построенный в ташкентской городской черте. Центр Славутича был застроен типовыми многоэтажками, но вместе с тем в городе присутствовали и строго расчерченные коттеджные кварталы, в которых предполагалось расселить до 20 % будущих горожан[542].

Проблемы со строительством Славутича с самого начала представлялись общественности очевидными, однако, несмотря на все неурядицы, выявлявшие слабость современного Советского государства, местные жители желали проекту успешного завершения[543]. «Трибуна энергетика», рупор чернобыльцев, опубликовала язвительный обзор строительных работ, но выразила надежду, что «так называемый город будущего» все же откроет двери своих домов для своих будущих жителей[544]. К примеру, наблюдались серьезные трудности с водоснабжением, а подрядчик заказал неадекватный метраж трубопровода; тем не менее был объявлен конкурс на название улиц нового города[545]. Параллельно слухам вокруг подозрительных закупок цемента для своих объектов армянской бригадой в народе ходили и поэтические оды, воспевавшие трудолюбие грузин и латышей[546]. В сентябре 1988 года вышел репортаж о беспорядочной организации заселения в еще не достроенные многоэтажки, проиллюстрированный, впрочем, снимком счастливой молодой семьи, обживающейся в новой уютной квартире[547]. В общем, невзирая на обилие трудностей, Славутич отнюдь не был всеобщей трагедией[548].

В окрестных же деревнях и селах имел место феномен иного рода: если для работников АЭС советские власти тут же решили возвести новый «город будущего», то что делать с селянами из пораженной зоны, они взять в толк не могли. От предшествующих бедствий остались лишь планы городских поселков под немассовые эвакуации, с прицелом на то, что в конечном счете переселенцы вернутся на прежние места жительства; но после чернобыльского взрыва власти действовали столь беспорядочно и даже столь незаинтересованно, что новые населенные пункты строились на загрязненной территории [Горіцький 1998: 193]. Вместо того чтобы четко руководить всем процессом, правительство лишь распорядилось, чтобы местные власти расселяли эвакуированных и задействовали их на стройках их же будущих жилищ. Решение было очевидно неудачным, и пробелы государственного управления неизбежно заполнялись многочисленными проблемами.

Поскольку местное партийное руководство с трудом могло обеспечить переселенцев всем необходимым, подобные проекты не пытались представить в качестве героических свершений большевиков, умеющих «взять штурмом любую крепость». Оно обращалось за дальнейшими указаниями в киевский ЦК, сетуя на падающий авторитет в обществе. В целях привлечения общественности в муниципалитетах проводились собрания, на которых обсуждались насущные вопросы. Бывшие селяне жаловались, что в ходе эвакуации жилье отводилось лишь отдельным семьям, а целым общинам, желавшим коллективного переселения, уделялось мало внимания. Так, жители поселка Народичи требовали общей эвакуации для «коллег по работе, членов семей, соседей»[549].

Подобные запросы удовлетворить было весьма трудно ввиду недостаточного снабжения областей, оттого весьма скудно помогавших соседям. Сразу же после чернобыльской катастрофы местные жители много обращались в Центральный комитет в Киеве и еще больше в партийные обкомы. Писавшие в ЦК жаловались на отношение к ним региональных властей[550]. В 1988 году в житомирском обкоме заявили, что самостоятельно справиться с проблемами они не могут, а потому обращаются за помощью к регионам; положительной реакции, впрочем, не последовало[551]. К 1989 году ситуация в Житомире достигла критического уровня, поскольку все ресурсы и силы уходили на переселение целых деревень и сел[552]. Луганский обком не имел средств завершить плановое строительство и обратился за помощью не к братским республикам, но – к соседним украинским областям. Схожие проблемы проявлялись уже летом 1986 года. Так, эвакуированные из Чернобыльской зоны сетовали на негостеприимное, мягко говоря, отношение на приютившей их Запорожской АЭС: прибывшим с ходу было объявлено, что они – никакие не герои и не особенные и что у Запорожья и без них проблем хоть отбавляй. Чернобыльцы были совершенно обескуражены, что в городе с населением в сорок четыре тысячи человек лишь одна семья изъявила готовность принять эвакуированных[553].

Спустя пять лет ситуация не то что не улучшилась, а даже ухудшилась настолько, что регионы уже в открытую отказывали друг другу в помощи. В 1990 году Черкасская область обратилась с просьбой не задействовать ее в каких-либо мероприятиях, поскольку все ее силы уже были брошены на размещение переселенцев[554]. Вскоре последовали и откровенные отказы. В 1991 году киевский Комитет по делам строительства, заявивший, что бюджетных средств на завершение плановых жилищных проектов недостаточно, сообщил, что обкомы отказываются их поддержать. Днепропетровский обком перестал помогать Киевской области, их харьковские сопартийцы – Житомирской,