Так же как в 1935-м и 1936 годах, японское командование планировало осуществить операцию на границах Тамцак-Булакского выступа. Границы выступа почти вплотную подходили к предгорьям Большого Хинганского хребта, причем как раз в том месте, где железные и шоссейные дороги, миновав горные перевалы, вступают на равнины района Барги, рассматривавшегося в штабе Квантунской армии как важнейший плацдарм для нападения на Забайкалье. Строившаяся японцами железнодорожная линия от Солуни на Ганьчжоу проходила в этом районе около самой границы. Это была одна из двух линий, которые соединяли внутренние области Маньчжурии с районом Барги. В выборе японским командованием Тамцак-Булакского выступа в качестве района боевых действий учитывалось то, что его территория, близко подходившая к перевалам через Большой Хинган, могла быть использована как выгодный плацдарм для наступления советских войск в Маньчжурию с территории МНР в случае начала японо-советской войны. Из этого выступа можно было нанести мощный удар в тыл Хайларского укрепленного района Маньчжурии. Выступ был довольно болезненной проблемой для японских стратегов. В 1935 году попытки разрешить эту проблему путем политического и военного давления на МНР потерпели неудачу. И вот спустя четыре года и в Токио, и в штабе Квантунской армии решили ликвидировать выступ с помощью военной силы.

Подготовка к вооруженному конфликту началась с первых же дней 1939 года. К восточной границе МНР подтягивались пехота и части усиления из центральных районов Маньчжурии. Обе железные дороги, по которым доставлялись войска, работали с полной нагрузкой. Из Северного Китая и метрополии перебрасывались авиационные части, из Порт-Артура – тяжелые орудия. Прекратились бои на китайском фронте, и лучшие части императорской армии, имевшие боевой опыт, перебрасывались к монгольским границам. Подготовка к военным действиям была тщательной – в полной мере учитывался опыт Хасана. Проводились полевые поездки командного состава, рекогносцировка района предстоящих боевых действий, составлялись его подробные карты.

В апреле 1939 года командующий Квантунской армией генерал К. Уэда издал оперативный приказ № 1488 «Принципы разрешения советско-маньчжурских пограничных споров». Действие этого приказа распространялось и на МНР, связанную с Советским Союзом договором о взаимопомощи. Один из пунктов приказа предписывал подчиненным командирам «в случае нечеткого обозначения границы устанавливать ее по своей инициативе, а если противная сторона станет этому препятствовать, смело вступать в бой и добиваться победы, не заботясь о последствиях, о которых позаботится вышестоящее начальство»[424].

В начале января советская военная разведка выявила признаки перевода Квантунской армии на военное положение: во всех дивизиях происходила замена старослужащих новобранцами призыва 1938 года и одновременно с заменой происходило доукомплектование частей до штатов военного времени; управление войсками реорганизовывалось с использованием форм и методов, характерных для военного времени; организовывалось взаимодействие пограничных гарнизонов с УРами; авиация в Маньчжурии реорганизовывалась по тому же типу, что и в Китае, то есть вместо отдельных авиаполков были организованы отряды, которые объединялись в более крупные авиационные соединения[425]. В заслугу Разведуправлению следует поставить то, что на 25 февраля 1939 года была вскрыта практически вся группировка японской армии в Китае, Корее и собственно Японии. В частности, в отношении 23-й пехотной дивизии, которая принимала основное участие в боях на р. Халхин-Гол, было сказано, что «на основании сведений, заслуживающих доверия, дивизия находится в Маньчжурии»[426].

Одновременно были выявлены новые изменения в раскладе политических сил в Японии – там все большее влияние стала приобретать группировка, выступавшая за захват дальневосточных территорий СССР. Однако был сделан ошибочный вывод, что японский кабинет даже при доминировании в нем экстремистских настроений не пойдет дальше организации весной 1939 года «военных провокаций, которые приведут к местным инцидентам». Поступали противоречивые сведения относительно возможных действий Квантунской армии: «инцидент» мог носить ограниченный характер, но мог и вылиться в войну. Информация от советских военных советников в Китае также не давала четкого представления о планах японского командования в Китае в связи с нарастанием военной угрозы на Дальнем Востоке[427].

Вероятно, это было одной из причин того, что решительный курс японского командования на эскалацию конфликта на границе с МНР оказался в значительной степени неожиданным для советского и монгольского руководства. Как показали дальнейшие события, японское командование нацеливалось на полномасштабную войну против СССР в союзе с Германией и Италией и рассчитывало на их поддержку.

В то время генеральный штаб императорской армии приступил к практическому изучению возможности переноса усилий в случае войны с СССР с северо-восточного направления на западное. В штаб Квантунской армии были направлены офицеры оперативного управления генштаба для оказания помощи в планировании предстоящей операции. Одновременно усиливалась группировка войск на направлении намечавшихся действий. В частности, в район Хайлара была переброшена 23-я пехотная дивизия. Активизировалась деятельность разведки по сбору данных об организации системы обороны в Монголии и прикрытии Забайкальского участка железной дороги[428].

События в районе р. Халхин-Гол начались с того, что 12 мая отряд кавалерии монгольской армии переправился на восточный берег р. Халхин-Гол. Японская армия признала такие действия нарушением границы и на основании вышеупомянутого оперативного приказа № 1488 атаковала этот отряд. В ответ на это монгольская армия направила в район боев новые силы.

Японские войска, подтянув дополнительные части, в ночь на 28 мая перешли в наступление. В майских и июньских боях превосходящие силы японо-маньчжуров потеснили советско-монгольские войска, которые, неся потери, были вынуждены отойти к р. Халхин-Гол. Документы свидетельствуют о том, что советское командование на р. Халхин-Гол не имело хорошо налаженной войсковой разведки, что приводило к тому, что «сосредоточение и действия противника являлись почти всегда неожиданностью»[429].

Особенно большие потери понесла группировка советской авиации в МНР. Только за два дня воздушных боев 27–28 мая советская авиация потеряла 15 истребителей и 11 летчиков. Японцы потеряли только одну машину. Это стало причиной жестокого разноса, который учинил по прямому проводу командованию 57-го корпуса нарком обороны Ворошилов[430].