Гольц пожал плечами.

– Так сказал Раскасс. Он говорил очень уверенно. А что, вы разве слышали о нем после 55-го года?

– Нет… это был мой… мы с сестрой ненавидели его за это – за то, что он бросил нас и даже не пытался связаться.

– Ну, что ж, – заметил Гольц, – ненависть – полезный опыт, даже если она и беспочвенная, как в вашем случае. Она даже лучше, чище. Ну, расскажите нам что-нибудь о будущем.

Фрэнк Маррити несколько раз моргнул.

– Э… Советский Союз рухнет в 91-м. Берлинскую стену снесут еще раньше, в 89-м. Без всякой войны, просто вся коммунистическая конструкция развалилась изнутри, как прогнившая тыква, – он глубоко вздохнул и выдохнул только через несколько секунд. – Я хочу заключить с вами сделку. Я кое-что сделаю для вас, а вы для меня. Но сначала купите мне бутылку водки.

– Сначала разговор, потом водка, – возразил Гольц.

– Нет, – ответил Маррити. – Ваши люди убили моего отца и… я теперь не знаю, что мне со всем этим делать. Я всю жизнь ненавидел его за то, что он сделал, а теперь его нет, и он всего этого не делал… и я боюсь…

Он замолчал, беспомощно рассмеялся, и на мгновение, пока он не сморгнул, Шарлотта увидела слезы, размывавшие картинку по краям. Но продолжил он ровным голосом:

– Так что я настаиваю: бутылка водки, а потом уж продолжим.

Шарлотта увидела, как Гольц пожал плечами.

– Хорошо, – ответил он. – Шарлотта, парень, который подгонит машину Раскасса, отвезет тебя домой на этой, – зная ее методы, Гольц заглянул прямо в глаза Маррити и добавил: – Ты уже тридцать часов не спала, а мы вряд ли догоним беглецов в ближайшие десять часов. Прими душ, поспи, съешь что-нибудь.

Не хочешь, чтобы я слышала твой разговор с этим Маррити, поняла она. Но у нее и в самом деле пекло веки и глаза, и она ощущала запах собственного пота.

Она почувствовала, что Маррити, сидевший справа от нее, расслабился. Боится меня, подумала Шарлотта, не зная, забавляет это ее или раздражает.

Она откинулась назад, положив левый локоть на подлокотник, снова ментально настроилась на зрение беспамятного Раскасса – и едва сдержав вскрик, инстинктивно царапнула ногтями обивку двери, а правой рукой вцепилась в колено Маррити, напугав старика.

Раскасс завис в пятидесяти футах над бульваром Колорадо – вернее, зависла его астральная проекция. После секундного замешательства Шарлотта догадалась, что застывший внизу обтекаемый поезд – это просто их автомобиль с их телами внутри. Он выглядел как невероятно длинный лимузин, растянувшийся на целый квартал и через перекресток – и на этом перекрестке в него перпендикулярно вклинились другие вытянутые автомобили.

Мы слегка выбились из своего временного интервала, решила она. Видим несколько секунд сразу. Ряды черных жемчужин в небе – это, наверное, хлопающие крыльями птицы. Вороны.

Потом Раскасс то ли спустился, то ли сузил фокус; теперь она видела Гольца на переднем сиденье прямо перед собой, сантиметрах в тридцати, почти на одном уровне со своим лицом; его расплывавшаяся голова приобрела четкие очертания и застыла в тот момент, когда он откровенно ухмылялся.

Потом она увидела внутренности Гольца, освещенные бог весть каким светом. Видела его ребра, пласты легких, пронизанный жилами мешок неподвижного сердца – в этом невероятном свете оно почему-то казалось черным.

Затем взгляд Раскасса проник в само сердце, взяв его таким крупным планом, что неподвижные клапаны напоминали рты, сморщенные и застывшие в момент произнесения звука.

Шарлотта переключилась на глаза Маррити и невольно выдохнула с огромным облегчением, увидев прямо перед собой покачивающийся на пассажирском кресле затылок Гольца, а через лобовое стекло – мигавшие тормозные огни машин.

Гольц снова обернулся и посмотрел на нее, удивленно подняв брови.

– Чуть не заснула прямо здесь, – громко объявила Шарлотта. – Знаешь это чувство, когда кажется, будто падаешь – в последний момент перед тем, как заснуть?

– Судорожные подергивания, – сказал Гольц и перевел взгляд на дорогу. – У алкоголиков обычное дело.

Даже так? – подумала Шарлотта, но она слишком устала, чтобы обижаться. – Зато сердце у меня, бьюсь об заклад, покрепче твоего!

18

Когда молчаливый молодой парень высадил Шарлотту на углу Фейрфакса и Виллэби, она подождала, пока удалится шум машины, а потом, не найдя никого, кто смотрел бы на нее, прислушалась к движению. Машины перед ней грохотали слева направо. Она подождала, пока этот шум стихнет, а справа от нее моторы загудят вперед и назад, и уверенно сошла с обочины, ориентируясь по звуку моторов, чтобы не уклоняться с пешеходного перехода, которого она не видела.

Сошла с обочины, думала она. Я это сделала. Может быть, то, что она видела в машине глазами Раскасса, это не совсем то, что эти парни называли автострадой, но, по крайней мере, она почти одолела въезд на основную магистраль. Поднялась довольно высоко над плоскостью привычных улиц, среди которых жила.

Руки у нее дрожали, и Шарлотта сжала их в кулаки.

Дома у нее оставался бурбон, а вот насчет сигарет она точно не помнила, а сейчас ей нужна была именно сигарета. Поднявшись на тротуар, она неуверенно побрела через парковку возле «7-11», прислушиваясь, не паркуется ли какая-то машина или не выезжает с парковки. Наконец она поймала на себе чей-то взгляд.

На нее смотрели изнутри магазина, сквозь тонированное стекло, но и этого ей хватило, чтобы прибавить шагу. Улыбнувшись, Шарлотта помахала в сторону смотрящего, чтобы тот не отводил глаз, пока она не доберется до дверей.

Жест напомнил ей, как каких-то полчаса назад она помахала Дафне. «Что это было? – снова подумала Шарлотта. – Привет? А вот и я? Дафна Маррити – это не маленькая я!»

Зайдя в магазин, она переключилась на взгляд кассира, даже не понимая, мужчина это или женщина. Кассир, подтолкнув к ней через прилавок – между рекламой зажигалок «Бик» и маленькими баночками бальзама от простуды – пачку «Мальборо», на ее бумажник не взглянул, поэтому пришлось выбирать две долларовые бумажки на ощупь. Она их складывала квадратиками, чтобы отличить от пятидолларовых купюр, сложенных вдвое по длине, от десяток, сложенных один раз по ширине, и вовсе не свернутых двадцаток. Полученные от кассира на сдачу два четвертака Шарлотта увидела, так что ощупывать рубчики на ребрах монет, чтобы определить строимость, ей не пришлось.

Выйдя наружу, она постояла на жарком, пропитанном дымом ветру, выискивая поблизости, кто на нее смотрит: за много лет она наловчилась находить свое изображение даже в плотной толпе. Через несколько секунд она обнаружила себя в поле зрения мужчины – краем глаза она заметила кончики усов. Мужчина сидел на скамейке на крытой автобусной остановке по ту сторону Виллэби и деликатно наблюдал за Шарлоттой, которой оставалось пройти несколько десятков ярдов до своего дома. Он проводил ее взглядом и по тротуару, обсаженному травой, до входной двери, так что не пришлось, как бывало иногда, проводить рукой по стене, задевая окна других квартир на первом этаже.