Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она села на лавочку в парке, и опять сознание ее отключилось, смешавшись с полночным туманом. Вышедшая луна была полна и способствовала необычной летаргии, которая продолжилась аж до самого утра.
Лицо Веры стало бело от морозной ночи, а ресницы закрытых глаз покрылись инеем. Она замерзала и, вероятно, умерла бы до срока, но в наступившем утре кто-то погладил ее по голове, словно ребенка, возвращая к жизни теплом ладони.
Она открыла глаза и увидела белокурого красавца с голубыми глазами.
Он стоял и молча смотрел на нее, отчего тепло вошло в ее тело — в живот, и даже стало жарко.
— Мы опаздываем!
Рядом с ним оказался человек восточного вида, нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу.
— Репетиция, господин А., товарищ Михайлов! Опаздываем!..
Неожиданно девушка встрепенулась и отогретыми руками расстегнула сумочку, из которой достала пачку долларов и протянула молодому человеку.
— Возьмите! — Голос ее дрогнул, она старалась сдержать горячие слезы, но не могла.
Ахметзянов ничего не понимал, а оттого нервничал все больше.
— Берите деньги, и пошли! — скомандовал импресарио. — Нас симфонический оркестр ждет!
— Не только симфонический, но и Лидочка! — послышался знакомый голос тенора.
— Альберт Карлович! — воскликнул патологоанатом.
Владелец шаляпинского пальто оглядел собравшихся и только сейчас заметил Веру.
— И пилят наша здесь! — вскинул брови толстяк. — Оррррнелллла!!!
Студент Михайлов взял из рук девушки деньги и отдал Алику.
— Мы с вами в расчете.
— Друг мой, я вас не торопил! — Тенор упрятал пачку в бездонный карман музейного пальтища. — Видит Бог!..
— Идите, пожалуйста, в театр! — попросил студент Михайлов Ахметзянова и тенора.
— Как идите! — напрягся Ахметзянов. — А вы?
— Сегодня я не могу репетировать…
— Лидочка с ума сойдет! — отреагировал Карлович, впрочем, добродушно, наверное, представляя, как это будет выглядеть: Лидочкино с ума схождение…
— Пожалуйста, оставьте меня. Скажите, что у меня внезапно открылись важные дела… Или что хотите!..
— Я вас не понимаю! — не унимался патологоанатом. — У нас обязательства, в конце концов! Штрафные санкции!..
— Отстаньте от них, — прошептал Алик в самое ухо импресарио. — Я все улажу…
Все-таки он был добрым человеком, этот Карлович. Как и большинство полных и талантливых людей, он мог быть утром королевски великодушен, а вечером по-плебейски злобен. Но по существу добр. Сейчас было утро, и Алик под руку уволок Ахметзянова в сторону театра, оставив молодого человека и девушку одних.
Они поднялись и пошли, неторопливо, ничего не говоря друг другу, пока не оказались возле Вериного дома. Поднялись по выщербленным ступеням…
Рыжей подруге преподавали сегодня, что такое гипоталамус и каковы его функции, а Вера сидела в ванне под струями горячего душа, подтянув колени к груди, и смотрела на него неотрывно, как и он — вглядывался в нее своими небесами глаз.
Он — красив, думала она тягуче, волосы его прекрасны… Белые кудри лежат на черном свитере… Он не может быть олигофреном…
Струи воды согревали плечи, стекали по волосам, успокаивая тело, и ей захотелось заснуть прямо здесь, в коммунальной ванне…
Она закрыла глаза и уже не принадлежала себе, сознание окончательно растянулось, когда он отключил краны, вытащил ее из воды, обернул китайским шелком, отнес в комнату и положил в постель…
Прошли часы.
Она спала, свернувшись, словно дитя, а он сидел все это время недвижимо и смотрел куда-то в пространство.
А потом она проснулась.
— Ты помнишь меня? — спросила.
— Да, — ответил он не сразу, как будто ему сначала надо было вернуться откуда-то.
— Я — Вера… А тебя как зовут?
— Студент Михайлов…
— Имя?
Он несколько замялся.
— Дело в том, что у меня память отсутствует… Называйте меня студент Михайлов…
За ребрами девушки затрепыхалось сердце, и она вдруг спросила:
— Вы — олигофрен?
Тут с ним произошли перемены.
Он вдруг начал тараторить, что ничего не помнит, что ничего не знает! Не помнит имени девушки, как здесь оказался, не разумеет!.. Из глаз его хлынули слезы, и Вера, сострадая невероятно, выскочила из постели, бросилась к нему, обняла за шею и шептала в ухо что-то ласковое и теплое, пока он не успокоился, пока на лицо его не вернулась прежняя бледность, а язык не перестал рождать больные слова.
Так они сидели долго, оба молча, пока он вдруг не сказал:
— Тебя зовут Вера. Твои родители умерли, и у тебя была ранена нога…
— Откуда ты знаешь?!!
Она отпрянула от него, словно ожглась голым телом о его грудь.
— Я не знаю, откуда… Но я много знаю… Я помню.
— Зоська говорила, что на тебе опыты в медицинском институте ставят?
— Я не помню… — Он опять растерялся. — Я студент…
— Она говорила, что у тебя сердце с правой стороны!..
Не дожидаясь ответа, девушка вдруг вновь метнулась к молодому человеку и ткнулась ему ухом в грудь.
«Господи, — шептала она про себя. — Пусть с левой!»
Но в той стороне было ужасно тихо. Вера, скользнув щекой по пуловеру, прислонилась к правому соску и услышала мерное, слегка глухое биение.
— Оно стучит у тебя справа!!! — отпрянула от студента Вера. — Справа!!!
— Ну и что?
— Как что?!. Это же… сердце!.. — Девушка с трудом удерживалась от истерики.
Молодой человек продолжал пребывать в смятении и не понимал, что она хочет от него.
— У меня сердце слева! — Девушка взяла руку студента Михайлова и приложила ладонь под левую грудь. — Слышишь, оно стучит слева!
— Я не понимаю!..
— У всех людей сердце стучит слева! Разве это трудно понять?
— У меня справа. — Он успокоился, чувствуя, как под пальцами колотится сердечко Веры. — У тебя слева, какая разница?
Ей было много что ответить на этот вопрос, но вдруг слов не стало, мысли спутались, и самый главный довод, так и вертящийся на языке, вдруг исчез из памяти, как будто его и не было. Может быть, его вообще не было… У всех?..
— Если тебе не нравится, что сердце у меня справа, я могу уйти.
— Нет-нет! — замотала девушка головой так энергично, что ее подсохшие волосы застегали его по щекам. — Прости!.. — И стала гладить его лицо. — Ты же все забудешь!..