Фицрой сказал ошалело:

– Нам надо на юг! А на востоке у нас что, Гарн или Верхние Долины?

Рундельштотт вздохнул, а я сказал хмуро:

– Фицрой, вот даже Понсоменер все понял. Погоня бросится в ту сторону, куда мы должны помчаться, и уже к обеду догонит и поймает. Так что все верно, пойдем в сторону Верхних Долин, а там сделаем крюк и свернем в Нижние.

Фицрой сказал с сомнением:

– Ход не слишком хитрый. Могут догадаться и тоже послать погоню на запад.

– Пошлют, – подтвердил я, – на запад, на восток и даже на север. Но все-таки основная масса ринется догонять в южном направлении. Даже дурак понимает, через неделю, если по прямой, будем в Нижних Долинах, даже в самом Санпринге!..

Рундельштотт проворчал:

– Самые быстрые конники пойдут на юг, перекрывая все дороги в Нижние Долины.

– И не только дороги, – сказал я. – Думаю, на всех холмах и скалах расставят наблюдателей. Еще и по лесам будут носиться как ошпаренные конные разъезды.

– Хорошо-хорошо, – вскрикнул Фицрой, – чего вы все навалились? Что, и поумничать нельзя? Да еще перед ее высочеством? Я ей тоже хочу понравиться!

Адрианна мягко улыбнулась:

– Дорогой Фицрой, ну как вы можете не нравиться? Вы такой… чудесный. И я так счастлива, что возвращаемся домой… хоть и кружным путем. Но вы мужчины, вы умнее, вас нужно слушаться.

Фицрой заулыбался, но во взгляде, который метнул на меня, было горькое сожаление. Вот, дескать, кому-то идеальная жена достанется.

– Ваше высочество, – сказал он пламенно, – я бы вас домчал на своих белоснежных крыльях… если бы отросли! Да вот наш мастер Рундельштотт что-то темнит. Говорит, не может. Брешет! Может, просто не хочет расставаться с вами так скоро.

Она спросила простодушно:

– А вы хотите меня вернуть побыстрее?

– Да, – пламенно ответил Фицрой и, сообразив, что попал в свою же ловушку, пояснил торопливо: – В королевском дворце у вас есть все, а здесь только мы!

Она сказала слабеньким голоском:

– Так это замечательно…

– Правда?

– У меня, – заверила она, – никогда не было таких друзей.

– Я самый лучший, – заверил он пламенно. – А эти трое так себе.

Я посматривал на Фицроя с неудовольствием, принцессу он закутал в плащ так, что смотрится как младенец, которого вынесли погулять на свежем воздухе. Вот уже третий час едут, не меняя положения: она сидит у него на луке седла, прижавшись к его груди, а он бережно обнимает ее, а вдруг да заснет и брякнется коню под копыта.

Лучше бы, чтобы ее вез, скажем, Рундельштотт. А то сейчас нас только двое, способных сражаться. Даже два с половиной, все-таки Рундельштотт то может, то не может…

На первом же привале Фицрой торопливо соскочил на землю и принял упавшую ему в руки принцессу, по-прежнему закутанную в плащ так, что торчит только мордочка.

– Не завидуй, – шепнул за спиной Рундельштотт.

– Что? – изумился я. – Меня раздирает сочувствие!..

– Да? Взрослеешь, видать…

– Я такой взрослый, – заверил я, – седая борода за мной на три шага тащится! Вся уже в репьях, как хвост бродячей собаки… Такая, незримая борода, я же как бы волшебник. Или чародей, вечно путаюсь. Но лишь бы не колдун! Хотя вообще-то разницы так и не понял.

Фицрой невероятно бережно, словно хрупкий цветок, отнес принцессу почти на цыпочках к самому толстому дереву и усадил там, прислонив спиной и не вынимая из плаща.

– Отдыхайте, ваше высочество… Если что нужно, только прикажите!

Я посмотрел, как он со всех ног ринулся к седлу своего коня, спросил у нее тихонько:

– Принцесса, вы как себя чувствуете?

Она проговорила тоненьким нежным голоском:

– Хорошо…

– Тогда учитывайте, – напомнил я, – что Фицрою нужно и драться по дороге. Если не можете сами держаться в седле, то, может быть, вам удастся ехать на его же коне сзади? Сзади Фицроя, не коня. И ему будет приятнее.

– Коню?

– Да и коню, – согласился я, – и Фицрою. Оба они еще те кони. Вы же будете за него держаться… за Фицроя, имею в виду. Это так всем мужчинам нравится, когда за нас держатся женщины. Мы чувствуем себя мущщиннее, чем на самом деле… а потом и в самом деле такими становимся. Ибо обязывает. Обязываете.

Она мало что поняла, судя по ее беспомощному виду, но ответила послушно, как хорошая девочка:

– Как скажете, глерд Юджин. Я вас все еще не поблагодарила… Спасибо, глерд Юджин.

Я отмахнулся.

– Пустяки, не стоит благодарности. Это же было сделано в интересах международной общественности и сохранения нужного равновесия, когда наша чаша весов тяжелее, что правильно и законно. Да и ваша старшая сестра подняла всех на ноги. Мне кажется, она вас искренне любит и оберегает.

Она посмотрела на меня в великом изумлении кроткими газельими глазами.

– И я ее люблю. Кроме нее у меня никого нет. А теперь есть еще вы, глерд Юджин.

– И глерд Фицрой, – добавил я.

Она кивнула.

– Да, глерд Фицрой, мастер Рундельштотт, этот ваш странный слуга, что все понимает, это я заметила… Но вы ближе, глерд Юджин.

– Ой, даже боюсь.

Она печально улыбнулась, голосок стал еще тоньше и жалобнее:

– Я же знаю, как вы помогли моей сестре! Она мне все рассказала. И все ждет, когда же потребуете плату.

Я поморщился, ответил с аристократической небрежностью:

– Ну пусть ждет. Не дождется. Отдыхайте. К сожалению, привал ненадолго, да и то не ради нас, увы, и даже не ради вашего высочества, а ради коней.

– Я люблю коней, – ответила она очень серьезно, – а также лошадок.

– Нам нужно, – сказал я, смягчая невольную резкость своих слов, в общении с принцессой все выглядит резким, жестким и грубым, – нужно убраться отсюда как можно скорее.

Понсоменер хворост теперь собирает в одиночку, Фицрой угождает принцессе, даже когда Понсоменер вывалил целую груду сухих сучьев, Фицрой не повел ухом.

Рундельштотт быстро поставил палочки шалашиком, огонек из его зажигалки моментально воспламенил тонкие прутики, взвилось оранжевое пламя.

Принцесса захлопала в ладоши.

– Ой, как здорово!.. Милый Рундельштотт, как вы это делаете?

Фицрой сказал гордо:

– Я тоже так умею!

Она округлила глаза и посмотрела на него очень серьезно и задумчиво.

– Правда?.. Но вы же не старый… Или старый, но скрываете…