Все остальные высадились на «незабудке». Да, сейчас как-то уже попривыкли к этому, а тогда, помнится, сама мысль приблизиться к гигантским кораблям, лениво вращающимся над Лазарусом, вызывала натуральную оторопь – о судьбе предыдущих контактеров с «братьями по разуму» все были наслышаны. Но Гарутин отдал приказ, и БДК с беглецами потихоньку-полегоньку пошел на сближение с «незабудками», закрывшись маскировочным полем от имперских кораблей, наблюдающих за маневрами так и не понятых никем до конца звездолетов иной расы. Единственное, что внушало людям некоторую смутную надежду на успех, заключалось в том, что полковник притащил на мостик некую загадочную штуковину, подсоединил ее к главному процессору и велел радистам транслировать узконаправленным лучом зашифрованное сообщение, предназначавшееся исключительно для инопланетных кораблей.

Долгое время не происходило ровным счетом ничего. Егор, которому разрешили занять привычное место в посту управления огнем, со все усиливающимся беспокойством наблюдал с помощью зорких сенсоров за тем, как вырастающая на экране громадина – Гарутин почему-то приказал начать сближение с определенной «незабудкой» – начинает проявлять к их скорлупке явно нездоровый интерес: несколько приплюснутых наростов на ее боках плавно трансформировались в орудийные башни, а непривычного вида пушки и излучатели стали хищно выцеливать нарушителя спокойствия.

Звонарев мысленно попрощался с жизнью, когда неожиданно по всему корпусу огромного корабля пришельцев словно пробежала судорога. Его пушки недоуменно застыли, затем быстро спрятались, а в боку гиганта медленно стал открываться шлюз, гостеприимно подсвеченный сигнальными огнями, готовый принять БДК «ярославичей». Хриплый рев, непроизвольно вырвавшийся из груди людей, пронесся по всем отсекам их корабля, перерастая в крик торжества.

У них все-таки получилось!

Эти маневры не остались незамеченными. Сразу три эсминца императорских ВКС рванулись к «незабудке», играя на грани фола и рискуя превратиться в облачка раскаленного газа, но не желая пропустить из ряда вон выходящее событие. Однако помешать «ярославичам» они уже не могли.

Ну а дальше… Звонарев не был посвящен в планы «отцов-командиров», ему поручили попробовать установить контроль над оружейными системами, и эта нелегкая, но безумно интересная задача захватила молодого человека с головой. Из отрывочных бесед с другими офицерами и штатскими спецами, во время нечастых посиделок в кают-компании, он уяснил для себя, что управление «незабудкой» перешло в руки людей и нынче махина движется в направлении, известном только Гарутину и нескольким его доверенным помощникам.

Куда именно? Вроде бы поближе к линии фронта, а точнее… Сие тайна великая есть! Разве что наводил на определенные размышления тот факт, что Гарутин несколько раз справлялся у Егора о том, как идут работы, и проявлял явное недовольство их низкими темпами. Но, с другой стороны, это можно было списать на то, что полковник просто-напросто не хотел столкнуться с противниками, не имея возможности ответить им всей мощью своего корабля. Хотя кто мог решиться бросить вызов «незабудке», оставалось для каплея загадкой. Да еще, ко всему прочему, и не одной – товарки их громадины следовали за нею от Лазаруса, точно привязанные. Правда, Гарутин почему-то не проявлял к ним никакого интереса и попыток высадиться на них, насколько было известно Егору, не предпринимал.

Кстати, однажды Звонареву пришла в голову забавная мысль. Что, если инопланетные корабли впервые «сбились в стаю» как раз из-за того, что людям удалось заполучить в свои руки некий артефакт? В этом смысле сразу вспоминалась их давнишняя находка на борту погибшего китайского линкора. Нашли, доставили на Лазарус, потом поместили в хранилище, а вот там… там и сработал некий механизм, заставивший путешествующих в глубинах космоса «незабудок» кинуться на зов сломя голову? Почему бы и нет, вполне правдоподобная версия. Другое дело, что нынче было не до решения чужих загадок. Имелись гораздо более насущные проблемы.

А тут еще и этот следователь! Нет, когда полковник только-только представил их друг другу и молчаливо поручил Звонареву опекать не то пленника, не то вынужденного союзника, капитан-лейтенант даже обрадовался. Все же, как ни крути, для сплоченной команды «ярославичей» он оставался чужим. Не помогло даже его непосредственное и весьма значительное участие в их последней операции. Явного недружелюбия ему, разумеется, никто не выказывал, общались вполне ровно, но и особой душевной близости, каковая обычно возникает между товарищами по оружию, прошедшими вместе огонь и воду, также не наблюдалось. Примешивалось к этому еще кое-что, но вот что именно, Егор понять пока не мог.

Каланин первое время был немного не в себе. По крайней мере, так определил его состояние Егор. Хотя, учитывая историю появления здесь капитана, это не казалось чем-то из ряда вон выходящим. Скорее, наоборот, следователь еще, можно сказать, держался молодцом. Звонарев как-то попробовал поставить себя на его место и представить, как бы он поступил, окажись в шкуре Антона. Попробовал… и не смог ответить даже самому себе!

Так что поначалу Звонарев относился к новому товарищу вполне дружелюбно. Общался с ним как с напарником, старался растормошить, не дать закиснуть под гнетом явно не очень веселых мыслей, доверял выполнение каких-то не особо важных и секретных поручений, благо что на осваиваемом вовсю людьми гигантском звездолете дел всегда имелось в избытке.

Но вот потом, как-то совершенно незаметно, Егор стал ловить себя на мысли, что Антон ему неприятен. Началось это после того, как сосед по каюте обмолвился о трагической судьбе Вихрова. Сказать, что Звонарев взъярился, значит не сказать ничего – каплей просто впал в неистовство и едва не пристрелил следователя, опешившего от такой реакции собеседника на его слова. Хорошо еще, что рядом случайно оказался какой-то спецназовец. Он тогда, не мудрствуя лукаво, просто вырубил размахивающего лучевиком Егора.

Придя в себя и успокоившись, Звонарев понял, насколько глупо он себя вел – Каланин-то был явно ни при чем, но вот только осадочек нехороший в душе все равно остался, и поделать с этим Егор ничего не мог, как ни старался. И ведь не сказать, что они с Лешкой являлись такими уж близкими друзьями, вовсе нет! Скорее всего, здесь сыграло свою роль то обстоятельство, что Вихров был последней тоненькой ниточкой, связывавшей Звонарева с кораблем, который стал для него родным. С «Московитом».

С тем самым «Московитом», что плавал сейчас где-то в невообразимом далеке космоса, превращенный в мелкие обломки, медленно, но безостановочно сгорающие в атмосфере Лазаруса. А ведь вместе с ними сгорала и та, прошлая жизнь Егора, в которой осталось так много трагичного, жестокого, но и одновременно светлого и чистого: дом, семья, боевые товарищи, друзья. Все то, что составляло смысл его существования, наполняло каждый день, каждый миг, заставляло мириться с трудностями и верить в лучшее.

Жизнь, которую уже нельзя было вернуть никогда…

Звонарев, конечно, извинился перед следователем, но прежнего расположения к нему больше не испытывал. Вроде бы жили рядом, да врозь. О чем-то разговаривали, что-то вместе делали – ели, пили, работали, но и только. У Егора даже появилось желание попросить Гарутина отселить куда-нибудь подальше ставшего неприятным соседа, но затем, подумав, каплей все же не стал доводить ситуацию до этого – кто знает, как решил бы возникшую проблему спецназовец. Может, просто приказал бы выбросить Каланина в космос или попросту свернул бы ему шею – за ненадобностью? Нет уж, пусть себе живет. Как сможет! Впрочем, Антон особо и не лез к нему, судя по всему, понимая, что думает о нем Звонарев.