зная правду, каждую минуту переживала бы за меня. Одно дело не знать, что со мной, а другое осознавать, что каждый день я потенциальная мишень. И представлять меня вновь и вновь простреленным, в луже крови, как тогда в клубе или вообще мертвым. Так ты хотела жить все это время, Лиза? — он смотрит в упор, пытаясь понять воспринимаю ли, что он хочет донести — И я не знал на сколько это затянется. Спроси у Риты, как она жила в Ницце после того, как взорвали мою машину. Ловцову пришлось заблокировать все ее номера, чтобы она не звонила ему каждые полчаса. Пришлось отправить туда человека, который не дал ей прилететь сюда, физически не дал, понимаешь?

Стараюсь дышать глубже, все чувства смешались в кучу, злость, обида, возмущение, в то же время, понимаю, что его слова имеют смысл, но принять это не могу. А дядя? Он как пошел на этот сговор?

— То есть ты занимался своими делами, и, чтобы я не путалась под ногами, пошел с моим родственником на закулисную сделку, а дядя Сева видел, как я страдаю и спокойно продолжал делать вид, что он ничего не знает, — выдаю горько.

— Мы это сделали для твоей защиты. И это я попросил Разумовского, это решение только мое. Не нужно его винить.

— Надо же! И когда это вы так поладили?

— Мы оба тебя любим, каждый по-своему. Бывают ситуации, когда ради чего-то или кого-то приходится засунуть свое «я» и поступать прагматично.

— В любом случае это должен был быть мой выбор, а вы решили все за меня.

— Лиза, этот мир принадлежит мужчинам. Нравится это тебе или нет. Просто потому, что мужчина сильнее, потому что на нем лежит ответственность за его жизнь, за его женщину, за безопасность, достаток и… за его детей.

Он снова мажет взглядом по моему животу, и меня это напрягает. Никто же не знает, кроме дяди и Альбины. Не может он знать.

— И да, я буду всегда решать вопросы единолично, если посчитаю, что по-другому небезопасно, потому что никогда не прощу себе, если из-за моего желания угодить тебе, причиню тебе вред.

Оседаю на кровати, с кем я спорю, это же Градов. Что он сказал? Всегда?

— Ты ничего не хочешь мне сказать, Лиза?

— О чем? — спрашиваю и уже понимаю, что ему все известно.

— О ребенке.

— Откуда ты знаешь?

— Не важно. Я здесь уже пятнадцать минут, а ты до сих пор не сказала. А это ведь самое важное сейчас. Обида или принципиальная позиция, Лиз?

Встаю, отхожу к окну, обнимаю себя за плечи. Теряюсь в ощущениях. Вроде бы и пришел, вот он рядом, хочет вернуться к привычной жизни. Но он для меня больше не тот Макс, я слишком долго думала о нем плохо. Он стал чужим, далеким, еще и этот договорняк с дядей.

— Я была уверена, что ты больше не появишься в моей жизни, решила вообще тебе не говорить. И сегодня уж точно не ожидала увидеть тебя в своей спальне на ночь глядя. Так что и обида, и принципиальная позиция, и много чего еще, Макс. Очень давила мысль, что у меня больше нет нормально оплачиваемой работы, да и долг тебе висел камнем на шее… Причем, дядя вообще ничего не рассказывал, как в рот воды набрал о тебе. За эти дни мой мозг чуть не закипел.

— Забудь уже про этот долг. Это мой ему калым за тебя.

— Ты уже решил это с ним? По традиции, в обход меня?

— Если ты о долге, то да, я решил это с ним. А если о нас, то ты мою позицию знаешь. Это только наше с тобой дело. — он подходит со спины, обнимает — Я адски устал, поехали домой.

— Мне нужно побыть одной, Макс.

— Лиза, ты еще не настрадалась в одиночестве? Мм?

Он опускает подбородок на мою макушку, бережно кладет руку на живот и притягивает крепче к себе.

— Это была вынужденная мера, прости, хватит уже дуться. Я тоже больше не могу быть один. Мне все эти дни безумно хотелось тебя увидеть. Днем еще полбеды, а ночами хотелось драться на стену от того, что не могу хотя бы позвонить и услышать твой голос, просто спросить, как у тебя дела. Все закончилось, можно выдохнуть и просто жить. Тем более, у нас теперь есть тот, ради кого стоит забыть все обиды и двигаться дальше.

Накрываю его руки своими, прикрываю глаза и вдыхаю его запах — невероятно вкусный и до боли родной, воскресающий почти забытое ощущение всей гаммы чувств, что вызывает во мне этот мужчина.

— Ты хочешь забрать меня насовсем?

— Без вариантов.

— А если я откажусь ехать, ты заберешь меня силой? Тебе не привыкать, да Макс?

— Всегда знал, что ты умная женщина, — слышу по интонации, что он улыбается. Говнюк.

Поворачиваюсь — глаза в глаза, он так близко, что чувствую дыхание на своем лице. Как же я хотела все это время, чтобы пришел, вот так заключил в объятия и не выпускал, и душа разрывалась оттого, что это лишь фантазия.

А сейчас сердце кричит впусти, а разум стопорит. Это ведь все серьезно — семья, ребенок, а мы даже не знаем толком друг друга. У нас были лишь преграды и сумасшедший секс, разносящий вхлам все их, одну за другой. Да, теперь есть ребенок, ради которого придется привыкать, притираться, подстраиваться. Но сможем ли?

— Я не пойму, о чем ты думаешь? Отказывать или соглашаться? — улыбается Градов.

— Сомневаюсь, получится ли у нас.

— У нас нет выбора, девочка моя. У тебя внутри поселилось маленькое чадо — мое! А свое я не отдаю.

Да уж кто бы сомневался. До встречи с ним, я настолько привыкла жить по своему усмотрению, что даже не представляла, что кто-то будет мне навязывать свою волю, а я плясать под эту дудку, при этом, пылая и плавясь от одного только взгляда или прикосновения.

И я сдаюсь. Впрочем, как обычно, когда он рядом. Подхожу к шкафу, достаю джинсы и толстовку, переодеваюсь под молчаливым взглядом Макса. Закидываю в дорожную сумку самое необходимое и вручаю ему.

— Поехали.

Мы спускаемся на первый этаж, в гостиной у окна стоит дядя Сева. В его руке бокал с коньяком, никогда не видела, чтобы он пил сам, еще и на ночь. Он смотрит на нас, пока идем по ступенькам, а когда подходим ближе, переключается на меня.

— Я не мог тебе сказать, извини…

— Я поняла.