Перекрестив матроса двумя крупными мазками, а потом сообразив, что не в ту сторону, перекрестив ещё раз, но уже в ту (или всё-таки не в ту? как у них там: зеркально отображается или нет?). Рома, уже сбавив темп, двинул по полупустынной Оленьке (что не было удивительным: в те годы она уже была такой всегда) в сторону родненького пирса. Точно уже успевал, куда спешить? Сесть вот тут на лавочку и наконец утолить душевную жажду пивом? Ну так оно тёплое уже, а кто в здравом уме станет утолять жажду тёплым пивом? Разве что безумец, но совсем уж откровенных безумцев от флота отсеивали медкомиссиями в те времена.

Родной пирс был странно пуст: ни швартовых команд, ни береговых искрожопых на снятие концов питания, ни оркестра – только один верхний вахтенный уныло дремал у трапа. Две чайки лениво прохаживались по корме, сетуя на Дарвина за то, что не отрастили себе рук и приходится ждать, что кто-нибудь из двуногих догадается вытащить им краболовку.

– Не спи – замёрзнешь!

– Я не сплю, я вас видел, тащ!

– Ага, видел, как же. Кто дежурным стоит?

– Штурман. Вы не докладывайте ему, тащ, что я спал, а? Тем более, что я и не спал же.

– Разберёмся. Не спал он. Смотри у меня!

«Вот какой же я молодец и ответственный воин. – Спускаясь в центральный, Рома вспомнил, что сегодня ещё ни за что себя не хвалил. – Хотел ведь узнать, что за царство подозрительного спокойствия, а вместо этого воспитательную работу среди матроса провёл!»

Штурман, почему-то в военной форме, а не в РБ, нервно сидел в центральном на краешке кресла механика и нервно крутил обороты турбине.

– Что, карандаш, зависть к судьбе механической гложет?

– Рома! Рома, блядь! Как я рад тебя видеть, брат! Кто бы мог подумать! На вот, держи: вот тебе пистолет, вот тебе повязка, давай додежурь тут за меня по кораблю. Мне очень срочно надо! – орал он уже от трапа.

– Погодь-ка, штурмания! А выход в море-то! А? Что тут вообще происходит?!

– В двадцать ноль-ноль же, я успею!

– Так уже без пятнадцати же!

Штурман даже спустился вниз, несмотря на то, что так ужасно торопился.

– Рома. Вот отчего вы, механики, такие небрежные к деталям? А?

– В смысле?

– И без смысла тоже. Выход в двадцать ноль-ноль, а сейчас семь часов и сорок пять минут. Ты разницы не улавливаешь? Нет?

И тут всё встало на свои места: все осколки калейдоскопа с головокружительной скоростью сложились в чёткую и ясную картину Роминого ротозейства, и хотя картина засияла во всей своей нелепой красе, Рома не выдержал и спросил:

– Так сейчас утро? Что ли?

– Рома. А когда ещё может быть семь часов и сорок пять минут? В обед, может, или поздно ночью? Как вы мне все дороги. Нет, однозначно надо комиссоваться, пока не поздно: вдруг это окажется заразным?

«Надо же, как бывает в жизни, ну ты подумай, – рассуждал Рома, переодеваясь, – торопишься, спешишь и думаешь, что всё пропало, а в итоге мало того, что не пропало, так вот ещё и штурмана выручил, и здоровью пользу принёс марш-броском! Механик, правда, строго наказывал всем в четверг вечером явиться, но это мелочи – самого, как пить дать, ночью на корабль принесли!»

А механик, надо сказать, был у Ромы самый старый не то что в бригаде или на флоте, но, пожалуй, и во всей советской армии. Много раз он пытался уволиться и убыть на свою географическую родину к высоким берёзам и червивым грибам, но его всё время уговаривали потерпеть ещё годик, ещё один, а потом ещё и ещё, и ну вот в последний раз, ну вот до начала зимнего периода обучения, ну вот некем вас заменить, понимаете, настолько вы ценный специалист и все мы к вам так сильно прикипели. И от невыносимой этой любви к своей персоне выработалась у него некоторая апатия к выполнению служебного долга и привела за собой периодические запои с полной потерей ориентации в пространстве и времени. Это у Ромы описываемый случай был впервые, а механика даже пару раз на партсобраниях уже песочили. Ну как песочили, для галочки в основном – профессиональной хватки-то он не терял и позволял себе алкоголические коматозы только в базе и на выведенной ГЭУ.

Механик появился в центральном к десяти, в аккурат перед началом ввода ГЭУ, с явными следами тяжёлого похмелья и только что прошедшего умывания.

– Что, Аркадий Семёнович, дождь? – решил подколоть механика Рома и тем самым перехватить инициативу.

– И дождь, и ветер, а ещё я штаны обоссал! – Механик был так стар, что подколоть его можно было только диэлектрическим ломом. – Я когда сказал на корабль явиться, а?

– Аркадий Семёнович, ну честное благородное, ну вы же видите, что я одет в пистолет и повязку «РЦЫ», ну когда, по-вашему, я явился на корабль, судя по этим признакам?

– Вчера, что ли?

– Ну нет, Аркадий Семёнович, сегодня в семь сорок пять пришёл и дежурным по кораблю заступил, так, что ли, по-вашему, у нас в экипаже относятся к несению дежурно-вахтенной службы и исполнению корабельного устава?

– Что-то это больно подозрительно. Ну ладно, смотри у меня! Чтоб в последний раз!.. Знаю я вас! – добавил механик уже с пульта по ГГС.

– Есть! – ответил Рома туда же, потому что не так важно, что сказал тебе начальник, а также прав он или нет, главное – вовремя ответить «есть!».

«Интересно, а достаточно ли охладилась от длительного путешествия моя бутылочка пива? Думаю, что как раз самое время сходить и проверить. Надо же хоть чем-то себя утешить после такого косяка, в котором, главное, и обвинить-то некого, кроме себя самого!»

Так вот к чему я: если вы когда-нибудь замечали и задавались вопросом, отчего подводники говорят «шестнадцать сорок пять», а не «без пятнадцати пять», или «девятнадцать ноль ноль» вместо «семь вечера», то теперь вы точно знаете ответ на этот свой вопрос: вот именно поэтому так и говорят. Это и называется «условный рефлекс», и, собственно, так он и работает. Видите: как обещал, так и объяснил, а руки-то вот они!

Как всё-таки хорошо, что мировая лёгкая, тяжёлая и средняя промышленности учитывают разнообразие форм живой жизни на нашей планете и выпускают как товары для богатых, так товары и для бедных. Ну посудите сами, какое форменное безобразие творилось бы без их трепетного отношения к классу ниже среднего: нет у тебя денег на «БМВ» или там «Лексус» – ходи, как дурачок, пешком или и того хуже, – езди на общественном транспорте! А так что: купил себе «Жигули» или китайскою коробчонку какую, и уже почти как парень – на машине в пробках стоишь…

…Накануне тех суток, которые станут фоном для нашего рассказа, мы с Игорем узнали о существовании слова «прокрастинация» и теперь не просто тянули время и колупались в носах, а гордо и торжественно прокрастинировали. Вместо того, чтоб бежать в пятнадцатый отсек и разбираться с захандрившей системой охлаждения компрессора, мы разложили её принципиальные и монтажные схемы и с важным видом гоняли чаи, ожидая, когда на нас снизойдёт озарение. Ну кому в базе нужен компрессор в пятнадцатом отсеке?