Я почти год ничего не делала, а потом Ирина Абсалямова пригласила меня поработать в институт физкультуры. Она мне сказала: «Ну что ты без дела сидишь, лучше походи на кафедру». В институте физкультуры с кафедрой фигурного катания дело обстояло очень непросто, поскольку ее хотели закрыть. Там я проработала несколько лет так называемым почасовиком.

Непонятно почему, но Спорткомитет, где теперь командовал Марат Грамов, и отдел фигурного катания не давали разрешения на то, чтобы Роднину взяли на ставку преподавателя. Наверное, я года два как вела в институте занятия, когда ректор Игуменов меня встретил и спросил: «Ирина, сколько же можно учиться?» Я отвечаю: «Да я не учусь, я у вас преподаю». После этого я оказалась на ставке преподавателя. Такая работа меня вполне устраивала. Занята я была два-три дня в неделю по нескольку часов.

Я не выясняла, почему мне не давали войти в штат института, меня это не сильно волновало. Меня устраивало то, что я не прикована к дому, что у меня есть лекции, студенты, зачеты.

В это же время я начала и судить соревнования. Причем с моей судейской карьерой тоже возникла целая история. Когда я заканчивала Институт физической культуры, то автоматически получила квалификацию «судья республиканской категории». И вот я попросила, чтобы мне разрешили судить юниорский чемпионат Советского Союза. Ответ не заставил себя ждать, и из него я узнала, что ни уровня, ни знаний у меня нет.

Даже здесь, где, казалось бы, делить нечего, мне пришлось проявить характер. Я позвонила Писееву, причем я ничего не знала о его романе с Шахновской, вскоре ставшей его женой. Он мне говорит: «Чемпионат Советского Союза — это очень высокий уровень, а у тебя только республиканская категория». Я говорю: «Хорошо, согласна, у меня республиканская категория, но я же вижу, что, например, в танцах какая-то дама по фамилии Шахновская сидит за судейским столиком, но у нее, насколько мне известно, тоже республиканская категория». Писеев ответил, что у Шахновской большой опыт, она давно судит. Я говорю: «Согласна, Валентин Николаевич, но тогда возьмите, пожалуйста, положение о судействе. Откройте последнюю страничку и прочтите примечание. А в примечании написано: исключение составляют чемпионы мира и Олимпийских игр». Блефовала я стопроцентно, положения не читала, но знала, что подобные пометочки в нем всегда были.

Разговор этот состоялся утром, в четыре часа отходил поезд в Днепропетровск с участниками соревнований. В общем, на поезд я успела. Потом я судила еще один чемпионат СССР. Причем оба раза Валентин Николаевич просил меня написать объяснение по поводу моих оценок. Думаю, таких подробных отчетов он не получал ни от одного судьи за все годы, что провел в фигурном катании.

У меня было свое видение и свой взгляд на то, как и за что оценивается элемент в парном катании. Тем более что трактовка оценки в те годы была еще достаточно вольной, далеко не такой, как сейчас. И если ты принадлежал к людям, которые называются специалистами, ты мог доказать правильность любой своей оценки и не нарваться на наказания от судейской коллегии.

За пару месяцев до отъезда в Америку, о котором я еще не подозревала, я баллотировалась на должность председателя Федерации фигурного катания города Москвы. Получилось очень смешно. Меня буквально все голосовавшие из бюллетеней якобы повычеркивали. С того дня я себе сказала: родное фигурное катание ни под каким видом никогда ко мне отношения иметь не будет. Общественность явно была шокирована, люди вставали, возмущались: не может быть, чтобы за Роднину отдали всего восемь голосов! Начали выяснять на выходе, кто за меня голосовал. Оказалось — больше половины. Но всяческое сопротивление было подавлено, и, наверное, это была самая большая победа Валентина Николаевича Писеева надо мной.

Я подвела итог — тренером не сложилось, в общественное движение меня тоже не пускают. Работать и дальше преподавателем? Вопрос о материальной обеспеченности меня не волновал, муж зарабатывал хорошо. Но двери в фигурном катании передо мной начали закрываться одна за другой. И это при этом, что я для этого вида спорта что-то да сделала!

Платные группы фигурного катания в Москве существовали давно, но мы первыми устроили фестиваль таких групп. Сейчас фестиваль превратился в турнир, которому двадцать лет! Тогда я первый раз за рубежом увидела новое в своем вековом виде спорта — синхронные линии, и привезла их правила в институт. На кафедре фигурного катания мы создали первую группу в новой дисциплине и отправили ее на соревнования. В Европе проводится масса соревнований детских балетных групп. Дело это, конечно, было нужным, но вот и все, чем я занималась в отечественном фигурном катании. От важных вопросов меня отстранили. Точнее, не допускали к ним.

Как нами было принято решение об отъезде? Шел восемьдесят девятый год. У меня дома собирались Гарик Каспаров, Слава Фетисов и Андрей Чесноков. Мы, как подпольщики на явочной квартире, стали участниками небольшого заговора против правил, которыми руководствовались советские спортивные чиновники. В то время писатель Альберт Лиханов организовал Детский фонд имени Ленина, а мы при этом фонде открыли отделение «Спортсмены — детям». Когда возникла тупиковая ситуация с выездом Славы и других ребят из их знаменитой пятерки в НХЛ, то мы решили через фонд сделать всем хоккеистам необходимые выездные документы. Но Ларионов, Крутов и Макаров испугались и оформляли свой выезд через структуру Госкомспорта — Совинтерспорт. В советские времена человек не мог выехать за границу без разрешения государства. Конечно, в конце восьмидесятых оформление паспорта и разрешительного штампа значительно упростилось, тем не менее необходимо было получать документы в организации, которая имеет на это право.

Гремела перестройка. Времена наступили странные, уже не совсем советские, но еще и не совсем свободные. У Миньковского начал быстро развиваться самостоятельный бизнес. Один из первых кооперативов широкого профиля возглавлял его дядя, а ему досталось одно из направлений. Но к ним вдруг стали наведываться люди из КГБ, интересоваться бизнесом. Вопросы были интересные: почему в бизнесе представители только одной национальности, почему кооператив так быстро встал на ноги? Что тут скрывать, семья Миньковских от этих визитов заволновалась.

Присутствовал в то время еще один немаловажный аспект общественной жизни — это общество «Память». Сейчас оно бы выглядело несерьезным объединением националистов-маргиналов, но для нас, советских людей, это движение казалось чудовищным и страшным. Я очень хорошо помню: февраль, у Сашки день рождения, в этот день мимо нашего дома шли колонны общества «Память». А у нас, поскольку дом, где мы жили, построили для высших чинов Генштаба, в подъезде дежурили офицер и два курсанта. Было очень неспокойное, безумно тревожное время. На двадцать третье февраля предполагалась громадная манифестация. Нас просили по возможности уехать из города и эти дни провести где-нибудь на даче. Наш район оказался в центре событий: демонстранты собирались у метро «Кропоткинская», тогда еще не восстановили храм Христа Спасителя, улицы были достаточно свободные, и продвижение к центру, к Кремлю, выглядело вполне доступным. Хотелось уехать куда-нибудь подальше, чем на дачу.