— Николай Степанович! Меня ведь уже расспрашивали про киномеханика с Николиной горы, и я всё рассказал.

— Тебе не надоело изворачиваться?

— Гражданин следователь, ни он при мне, ни Володя при нём, никогда ничего не обсуждали. Если между ними и было что-то, то я про это не знал.

— А когда мы тебе его признания покажем, что будешь делать?

— Говорить, что это неправда, не стану. Это же будут его признания.

— Хитёр ты, гражданин Бакулев, но нас не обхитришь. Понял?

— …Понял.

— Петя, мы обязаны знать абсолютно всё! Ты уже достаточно взрослый, и должен понимать, что это необходимо для безопасности государства — ведь преступник окопался в среде высших руководителей страны! Мы не только с киномехаником работаем. Сейчас начала вырисовываться другая, значительно более важная фигура из окружения вашего Шахурина. Этот человек его провоцировал на антисоветские поступки… и даже, скорее всего, враг — не киномеханик. Нам осталось кое-что проверить, и, может быть, мы вскоре предъявим вам признания шпиона. Вот видишь… как мы серьёзно работаем — всё сто раз выясняем, прежде чем кого-то обвинить! Поможешь?

— Помогу.

— Вот и хорошо. Теперь давай поговорим вот о чём: у нас есть сведения, что первыми затеяли подобную игру школьники на класс старше — там, где учился Вано Микоян. Напомни, кто туда входил?

— Ну, все играли… Владик Скрябин…

— Это племянник товарища Молотова?

— Да.

— Кто ещё?

— …Ил.

— Кто это, «Ил»?

— Володя Ильюшин, ещё Юра Кузнецов… Они играли в американскую армию, потому что много техники из США приходит, но скоро бросили — им надоело, наверное. А Шахурин подглядел и сказал: «Давайте, организуем в нашем классе тайное общество». Нам понравилось, потому что девчонки восхищались. Мы разыгрывали перед ними сценки: то двое понарошку начинали драку, а остальные бросались их разнимать, то давали им понять, что у нас организация, куда мы девочек не принимаем… А уже потом Володя ввёл протоколирование «общих собраний», но на самом деле они не собирались — мы по дороге домой обсуждали повестку дня, принимали её и потом расписывались под Володиными протоколами. Шахурин злился, когда видел, что остальные относятся к этому формально.

— Продолжай.

— Он со мной говорил, что организация должна жить, как маленькое государство — у всех звания, с армейским подчинением. Я сначала не возражал, но когда понял, что он восхищается немецкими, — решил создать другое общество, с нашими регалиями… Гражданин следователь, поймите, мы играли!

— Дальше.

— Короче, я стал шефом второй организации.

— Тайной?

— Она не такая уж «тайная». Нам это слово нравилось, но о ней многие знали.

— Кто?

— Одноклассники… и девочки тоже.

— Состав твоей организации?

— А почти тот же, что и в Шахуринской кроме самого Володи и Серго Микояна.

— Как это понять? Получается, остальные участвовали сразу в двух организациях?

— Ну да, просто у меня активными были Кирпичников и Барабанов, а у Шахурина они значились в конце списка, и наоборот.

— А как Шахурин на это реагировал?

— Злился. Потом обещал меня исключить из своего состава.

— Исключил?

— Нет. Но мне всё это уже приелось, и я прекратил собирать ребят.

— А протоколы вёл?

— Н-нет.

— Точно?

— Нет… не вёл.

— А обыска не боишься?

— Не боюсь.

— Все уничтожил, что ли?

— …

— Имей в виду — мы проверим!

— …

— А теперь выскажи свою точку зрения: почему Шахурин стрелял?

— Это очень сложно оценить. Я думаю так: все ребята играли или выполняли ритуал, чтобы не отличаться от других, а Володя полностью вошёл в образ… Он считал, что должен самоутвердиться. Любой ценой!

— Логика железная. Тебе учёным быть — прямая дорога, если, конечно, в лагерь не загремишь на долгий срок. Уяснил, надеюсь, что это от тебя зависит?

— Уяснил.

В очередной раз Берия напряжённо вчитывался в обзорные записки Деканозова о материалах, связанных с госбезопасностью и поступавших в канцелярию Сталина с мая 1943 года…

Владимир Деканозов слыл в аппарате Лаврентия Павловича интеллектуалом. В конце тридцатых его перебросили на работу в наркомат иностранных дел, и войну он встретил в должности посла СССР в Германии. Обмененный на гитлеровского посла в Москве, Владимир Георгиевич вернулся на родину и получил от Сталина втык, но был «прощён» и снова стал доверенным заместителем Берии. Только с ним Лаврентий вынужденно поделился проблемой школьников. Озадаченный шефом, Деканозов принялся осторожно копаться в Сталинской почте в поисках информации, раскрывавшей причину столь причудливого отношения Хозяина к «Четвёртой Империи». Он добросовестно делал выжимки из документов, попадавших к Вождю и имевших отношение к репрессивным ведомствам: НКГБ, НКВД, СМЕРШу, Прокуратуре, Военной прокуратуре, Военному трибуналу и Верховному суду. Никакого намёка на связь, пусть даже косвенную, с этим уголовным делом он не нашёл — материалы, в обязательном порядке проходившие через епархию члена ГКО, прежде чем попасть на стол к Верховному, ничего не проясняли. Оставался ещё наркомат иностранных дел, чьи документы традиционно изучались чекистами, но и там Деканозов ничего не сумел обнаружить.

Обескураженный член ГКО не понимал, где кроется причина. Возможно, имело смысл продолжить поиск и вывернуть наизнанку всю остальную почту Сталина, но ковыряться в бумагах, не имевших прямого отношения к карательной системе и, скорее всего, никак не связанных с делом, представлялось нецелесообразным особенно потому, что получить эти материалы, совсем не привлекая внимания со стороны, было непросто.

Проанализировали список лиц, персонально допущенных в мае к Вождю. Ни на какие мысли он не навёл ни Владимира Георгиевича, ни самого Лаврентия Павловича. Да и не так уж просто получалось добывать полную информацию обо всех Его контактах, особенно, не ставя в известность третьих лиц, а показывать кому-то ещё, что он залез в Сталинское хозяйство, Берия не посмел, боясь гнева «громовержца». Ещё, правда, очень осторожно, была прощупана почва в идеологическом отделе ЦК ВКП(б) — как ни крути, а «императоры» покусились на святыни марксизма, — но и там был полный штиль.

Оказавшись в тупике, Берия по инерции заставлял Деканозова просматривать соответствующую почту до сентября включительно, а заодно и отфильтровать апрельские материалы. Не получив утешительной информации, он почувствовал, что даже слегка раскис. Лаврентий Павлович привык решать сталинские головоломки и ребусы на гроссмейстерском уровне, а тут с удивлением обнаружил, что не справляется с «кроссвордом из журнала "Костёр"».