— Щербакова, а что?

— Мм, — слегка разочарованно хмыкнул он. — Да так, ничего, показалось. Ты продолжай, я слушаю.

— Да что продолжать-то, итак всё понятно. Мансуров сказал, что у вас связи и…

— А слушай, Щербакова, это же у тебя по мужу получается, да? — снова перебил Максим. — А девичья как?

— Сафонова. А что?

Максим радостно замолотил кулаками по рулю, и вдруг замер:

— Стоп! Контрольный вопрос: а отчество?

Полина окончательно растерялась.

— Александровна…

— Да! Да! — заорал Максим. — Я сразу узнал, вот прям с первого взгляда. Ну портрет же! Портрет!

— Чей?

— Санчеса! Ну, в смысле, отца твоего! Работали мы с ним вместе когда-то, — расхохотался, — стропальщиками на кирпичке, прикинь!

— Забавно, да, — настороженно улыбнулась Полина. — Вот только он, на самом-то деле, никогда не работал на кирпичном.

— А ты думаешь, я работал? — не переставал хохотать Максим. — Или кто-то из бригады нашей? Числились, да, но чтобы работать… Нам и без кирпичей было чем тогда заняться, уж поверь! И мать твою помню, правда, смутно уже. Наташка, вроде, да? Пышненькая такая, смачная, не то, что ты. Откормить бы тебя, племяшка! А то сердце кровью обливается, смотреть, чес слово!

— В смысле… — оторопела Полина, — вы мой дядя?! Но у папы, вроде, не было братьев. Он вообще детдомовский, насколько я знаю.

— Пха, родной! Родной, это так, седьмая вода на киселе, по сравнению с нами. Я ближе, чем родной! Потому, что Батя у нас с ним один был! Но и это ещё не всё, потому что…

— Мне кажется, вы меня с кем-то путаете, — испуганно обхватила себя руками Полина.

— Не-не, теперь уже не сдашь назад! Уж не знаю, куда тебя тогда запрятали, но больше не спрячешься! Я ж крёстный твой! Совсем меня не помнишь? Хотя, откуда тебе… А ты, кстати, когда нервничаешь, начинаешь как Санчес, кончиком носа шевелить, вот так, — попытался изобразить, и Полина не выдержала, рассмеялась.

— Правда? А я даже не замечала.

А Максим вдруг посерьёзнел, вздохнул, глядя в пустоту перед собой:

— А вообще, хорошим он парнягой был. Надёжным, и в тоже время простым. И Наташка ему под стать подобралась. А когда их завалили… Ну… — Растроганно помолчал, мотая головой. Провёл по лицу ладонью. — Да ладно, чего теперь-то. Время тогда такое было. Лихое.

— Руслан тоже так говорил.

Максим усмехнулся:

— Ну так ещё бы! Все мы одним миром мазаны, только он в бригаде Калаша был, а к нам постольку поскольку — просто Батя тачки свои у него обслуживал. У Калаша, в смысле, не у Руса. А Рус тогда салага совсем был, только с армии пришёл, но, правда, с мозгами и с руками. Его сразу видно было, что далеко пойдёт. И не из пугливых. Крепкий, такой. С характером.

— То есть, я правильно понимаю, что все вы, включая и Руслана, были тогда… бандитами?

— Ну, — пожал Максим плечами, — может, для какого-нибудь задрота, который перебивался с палёной водки на лапшу на ушах от родного государства, и ждал лучшей жизни, сидя перед теликом, или какой-нибудь бабульки-божьего одуванчика, воспитанной в лучших традициях коммунизма, мы и были бандитами. А по факту — новые русские. Только не те клоуны в малиновых пиджаках, а реальные бойцы невидимого фронта. Те, с которых страна и поднялась к нулевым. Те, кто выжили и те, кто погибли, чтобы другие выжили. Как твой отец.

— Какую-то бандитскую романтику напоминает, если честно. И вы простите, но я её не разделяю.

— Да чего б ты понимала ещё! Романтика… — Усмехнулся Максим и примирительно махнул рукой: — Ладно, давай ближе к делу. Смотри, вот если бы тебе сотню-другую тысяч тонн гранулята надо было бы сбыть по хорошей цене или выйти на Европейский рынок биоорганики — это одно, тут вообще без вопросов. Такой зелёный коридор бы тебе организовали, что только держи тапочки на взлёте! А вот по поводу того, чтобы завертеть пересмотр дела, да ещё и после отклонённой апелляции… — задумался. — Щас, погоди, беру опцию «звонок другу», — подмигнул и приложил к уху телефон. Довольно долго молча ждал и вдруг громогласно и радостно заорал: — Фрау-мадам, я вас, так сказать, приветствую, хотя и не ожидал на этом проводе! — Рассмеялся: — Привет, сеструха, а где Сам-то? Забыл? Понятно — старость не радость, память дырявая и всё такое, да? Слушай, ну а где мне его теперь найти без мобилы-то? Срочно, да… Да без разницы, хоть на Колыму… Понял, ладно, давай, обнял! — Повернулся к Полине: — Бывала когда-нибудь на соревнованиях по вольной борьбе?

Полина непонимающе мотнула головой.

— Ну, значит, время пришло! Всё когда-нибудь бывает впервые!

Уехали аж за город, там — ещё почти сорок минут по трассе, а потом свернули к лесу. Минут через пятнадцать плутания по лесной дороге, подъехали к высокому бревенчатому частоколу с массивными, настежь распахнутыми воротами и рубленой вывеской на цепях: «Сторожевая застава» На парковке море машин и автобусов с символикой разных спортивных клубов. Много иногородних.

— Ты пока погуляй тут, — проводил Максим Полину до красивых тропинок на внутренней территории. — Там дальше конюшня есть, спросишь конюха Олега. Скажешь ему, что со мной приехала, он тебя на лошадке покатает, жеребят покажет. Ну или к запруде спустись, там лебеди чёрные живут, и есть где присесть в тенёчке. А я сейчас Лёху найду, и посмотрим, как дальше быть. Или пойдёшь со мной в зал, на борцов посмотришь? — Подмигнул. Полина мотнула головой, он рассмеялся: — Тогда гуляй пока. Всё, на звонке.

Здесь было очень красиво. Просто невероятно. Каждая деталь на своём месте — начиная от указателей на струганых дощечках, заканчивая ландшафтным дизайном. Гигантские сосны вперемешку с берёзами, мощёные досками дорожки, свободно разгуливающие кролики и красивые, в шикарных, пышных «панталонах» петушки и курочки. Бе́лки. На запруде — довольно большом, неровной круглой формы озере действительно плавали чёрные, с красными клювами лебеди и утки с пёстрыми грудками. Здесь же была расположена шикарная зона для семейного отдыха: беседки, зонтики, песочницы и разные качели-горки. Полине тут же стало отчаянно жаль, что этого всего не видит Маруся. Уж ей бы понравилось!

Откуда-то издалека доносилась бодрая музыка, но она не мешала. Лес и свежий воздух настолько убаюкивали, что Полину потянуло в сон. И она даже задремала, сидя на берегу, но её разбудили крики бегущих к озеру парней. Они увлечённо прыгали с мостков в воду, а она смотрела на них, слушала громкий смех, чувствовала прущую от них энергию жизни и понимала, что когда ещё жить-то, как не в юности? И с запоздалой тоской признавала, что её собственная юность незаметно прошла мимо, в то время как она упорно доказывала всему свету, что она уже взрослая, ответственная и семижильная баба, у которой и дом полная хата, и муж — добрый молодец, всем на зависть. Тянула на себе добровольную, никому не нужную и так никем и не оцененную лямку. Ну и зачем, спрашивается?