– Вам придется попотеть, чтобы найти ее, – предупредил чиновник.

Нас и «Дульчи» разделяло от силы ярдов восемьдесят, но нам пришлось использовать научный метод, тот самый, которым руководствовался Дэвис прошлым вечером, когда вывел яхту к восточному пирсу.

– Держи строго под прямым углом к пирсу, – был его приказ.

Я так и сделал, а Дэвис, в промежутке между гребками, замерял глубину веслом. Через двадцать ярдов он нашел дно. Это означало, что в этом пункте мы вышли из прорытого земснарядом фарватера. Тогда мы повернули направо и потихоньку двинулись дальше, держась края отмели (один в один, как слепой, нащупывающий дорогу тросточкой) и совершая небольшие зигзаги, пока не заметили «Дульчибеллу».

– Отчасти это благодаря везению, – посетовал Дэвис. – Вот был бы у нас еще компас!

Мы покричали человеку на пирсе, давая знать, что добрались благополучно.

– Отличную тренировку дают такие вот ситуации, – сказал Дэвис, когда мы поднялись на палубу.

– У тебя просто шестое чувство, – заметил я. – И как далеко ты можешь вот так?

– Не знаю. Давай еще попробуем. Все равно я не могу сидеть сиднем весь день. Можем исследовать этот канал.

– А может, на Меммерт отправимся? – шутки ради предложил я.

– На Меммерт? – медленно повторил мой товарищ. – Клянусь Юпитером, а ведь это идея!

– Боже правый, да я же не всерьез! Это ведь десять смертельно опасных миль!

– Больше, – рассеянно поправил Дэвис. – Расстояние не слишком велико. Который час? Пятнадцать минут одиннадцатого. Четверть отлива. Но о чем я толкую? Мы ведь согласовали вчера вечером наши планы.

Но, видя его серьезность, я, к своему изумлению, тоже загорелся идеей, которую породил. Доверие к умениям товарища стало второй моей натурой. Я подошел к ситуации с точки зрения логики, взвесил величие и всеохватность возможности, которая, как по волшебству, представилась нам. Что-то происходит сегодня на Меммерте, наши приятели отправились туда, а мы в десяти милях от цели под покровом окутывающего непроницаемого тумана. Все знают, что мы на Нордернее: Долльман и Гримм, экипаж «Медузы» и экипаж «Корморана», чиновник на пирсе. Последний, возможно, и не в курсе дел, но тоже знает. Но никто из них понятия не знает Дэвиса так, как знаю его я. И если представить всего на миг…

– Погоди-ка, – произнес тот. – Дай мне пару минут. – Он развернул немецкую карту. – Куда точно нам нужно?

«Точно!» – это слово заставило меня хмыкнуть.

– В депо, разумеется. Это единственный наш шанс.

– Тогда слушай. Есть два маршрута: внешний, по открытому морю вокруг Юста, с последующим поворотом на зюйд, простейший, но длинный – депо в южной части Меммерта, а остров имеет почти две мили в длину[84].

– И насколько длинный?

– Добрых шестнадцать миль. И большую часть пути нам придется грести, прижимаясь к берегу, в прибое.

– Отпадает. К тому же, если туман рассеется, нас сразу заметят. Этим маршрутом ушел пароход, им же он будет возвращаться обратно. Нам надо пробираться по внутренней стороне, через пески. Но я, наверное, брежу. Способен ты найти путь в таких условиях?

– Хвастать не буду. Но тебе, скорее всего, невдомек, в чем соль. Все дело во времени и падающей воде. Пик прилива был в восемь пятнадцать, сейчас у нас десять пятнадцать, то есть все отмели обсыхают. Нам следует пересечь Зее-Гат и влиться в вот этот отмеченный вехами канал, Меммерт-Балье. Надо держаться его, словно приклеившись, и пересечь водораздел вот здесь, пока не стало слишком поздно. Задача адски трудная, согласен. В течение часа до и после нижней точки отлива там не пройти даже на ялике.

– И как далеко до этого водораздела?

– Господи, что же мы все болтаем? Переодевайся, парень! Договорим, пока будем собираться.

Он начал скидывать с себя выходной костюм, я последовал его примеру.

– До дальнего края водораздела самое меньшее пять миль, даже шесть, если накинуть на извилины. Это полтора часа яростной гребли. Два с учетом задержек на промеры. Справишься? На веслах-то сидеть по большей части придется тебе. Оттуда шесть или семь миль, уже более легких. А потом… Что мы предпримем, когда доберемся до места?

– Предоставь это мне, – сказал я. – Твоя задача – доставить.

– Что, если видимость прояснится?

– После того как мы окажемся на Меммерте? Плохо, но стоит рискнуть. А если туман рассеется, пока мы будем в пути, это не страшно, от берега нас будет отделять несколько миль.

– А как насчет возвращения?

– На нас будет работать прилив. Если погода не изменится, сумеешь ты найти путь в тумане и в темноте?

– Темнота задачи не усугубит, если у нас будет свет, чтобы видеть компас и карту. Возьми фонарь из нактоуза, нет, лучше якорный огонь. А теперь дай мне ножницы и не говори десять минут ни слова. Ты пока все обдумай, а тем временем погрузи в ялик – только умоляю, ни звука! – немного еды, виски, шлюпочный компас, лот, якорный огонь, спички, малый багор, кошку и линь.

– Туманный горн?

– Да, и свисток тоже.

– Ружье?

– С какой стати?

– На уток охотимся.

– Идет. И оберни уключины ветошью.

Я оставил Дэвиса погруженным в карты и стал без шума исполнять данные мне поручения. Через десять минут на трапе показался мой приятель с улыбкой до ушей на лице.

– Я готов, – прошептал он. – Трогаемся?

– Да. Я тоже все обмозговал.

Последнее утверждение вряд ли было правдой, поскольку мне не удалось бы выразить в словах все за и против, что крутились у меня в голове. Я действовал, подчиняясь импульсу, но импульсу, основанному на рассудке и самую малость, быть может, на суеверии. Когда мы начинали нашу миссию, стоял туман, будет уместно, если в тумане она и закончится.

Когда мы бесшумно отвалили от яхты, было двадцать пять одиннадцатого.

– Пусть сам плывет, – прошептал Дэвис. – Отлив пронесет ялик мимо пирса.

«Дульчибелла» проплыла мимо и исчезла. Минут пять мы сидели, не шевелясь и не произнося ни звука, пока звук журчащей о стенки пирса воды не стих. Ялик, казалось, стоит на месте – так, наверное, экипаж летящего в облака шара считает, что корзина висит в воздухе, тогда как на самом деле она мчится в потоке ветра. Так и мы дрейфовали из Рифф-Гата в Зее-Гат. Лодка слегка покачивалась на волнах.

– Теперь на весла, – вполголоса скомандовал Дэвис. – Гребок длинный и ровный, но самое главное, ровный. Обе руки с одинаковой силой.

Я сидел на носовой банке, он – напротив меня, на кормовой; левая рука на румпеле, указательный палец правой опущен на расстеленный на коленях квадратик бумаги – то был фрагмент, вырезанный им из большой немецкой карты[85]. На средней банке лежали компас и часы. Его взор постоянно метался между тремя этими объектами: компасом, часами и картой, он не смотрел ни вперед, ни по сторонам, лишь иногда бросал быстрый взгляд на пробегающие вдоль бортов полоски пузырей с целью определить, поддерживаю ли я ровную скорость. Мои обязанности сводились к чисто механическим – мне предстояло стать эквивалентом ходовой машины, обороты которой могут быть подсчитаны и использованы при счислении навигатором. Руки мои двигались с регулярностью поршней, а прилагаемая к ним энергия отмерялась, как пар. Идеал сей труднодостижим, ибо смертный склонен полагаться на все чувства, которыми наделил его Господь, и не способен действовать с математической точностью, когда одно из них (зрение в моем случае) изменяет ему. Доказательством тому служили постоянные оклики Дэвиса «Левым!» и «Правым!», сопровождаемые журчанием воды от руля.