– Что нам требуется, если позволите высказать мое мнение, – заявил Уилсон, – так это полный, по пунктам, перечень всех уступок, которые вы выжали у немцев, по сравнению с их требованиями до Мюнхена. Это очень поможет заткнуть рот критикам по возвращении в Лондон.

– Так, значит, были уступки? – с оттенком скепсиса осведомился Стрэнг.

– О да, и весомые. Поэтапная оккупация с десятого октября, а не вторжение первого. Организованная эвакуация чешского меньшинства под международным наблюдением. Механизм урегулирования возможных спорных вопросов.

– Едва ли чехи разделят это мнение.

– Чехи… – пробормотал Чемберлен, закурив сигару и откинувшись в кресле. – Мы совсем забыли про чехов. – Он повернулся к Легату. – Где они сейчас?

– Насколько мне известно, все еще в своем номере, премьер-министр.

– Вот видите. И зачем Гитлеру так с ними обращаться? Это очень невежливо. И совершенно лишено смысла, как и вообще вся эта ситуация.

– Вы не дали Гитлеру разбомбить их, премьер-министр, – сказал Хендерсон. – А именно это он и собирался сделать. Вот теперь и вымещает злость при помощи мелочных унижений. Чехам следует быть благодарными, что они сидят здесь, а не в бомбоубежище.

– Но вдруг после такого обращения они отвергнут соглашение? Тогда мы окажемся в крайне неудобном положении.

В комнате повисла тишина.

– Чехов предоставьте мне, – отрезал Уилсон. – Я разъясню им реальное положение дел. А вы тем временем ступайте и отдохните перед церемонией подписания – там, насколько понимаю, будут фотографы. Хью, вы не будете любезны привести чехов?

– Разумеется, сэр Хорас.

Легат отложил салфетку. К еде он даже не прикоснулся.

Закрыв за собой дверь банкетного зала, Хартманн остановился, чтобы надеть часы. Они показывали без двадцати десять. Из расположенного дальше по коридору офиса доносился стук пишущей машинки и звон телефона.

Снова воспользовавшись служебной лестницей, Пауль спустился на цокольный этаж. Свернул по коридору направо, мимо шумной кухни и дымного, душного кафетерия, как и в прошлый раз, полного солдат и водителей. Прошел мимо караулки во двор. Закурил сигарету. Машины, припаркованные бампер к бамперу, оставались практически без присмотра, ключи торчали в замках зажигания. Мелькнула мысль воспользоваться одним из автомобилей, но он откинул ее: пешком будет вернее. Низко плыли облака, задерживая накопившееся за день тепло. Небо подсвечивали прожектора, нацеленные на свастики на Кёнигсплац. Доносился шум толпы.

Хартманн направился к улице. Возникло неприятное ощущение, что за ним наблюдают или преследуют. Но, оглянувшись, он увидел только ряд блестящих черных лимузинов да возвышающуюся над ними громаду «Фюрербау». В высоких окнах здания горел свет. Благодаря мельтешащим официантам Пауль без труда вычислил банкетный зал, где Гитлер, без сомнения, продолжал распространяться о вырождении демократических режимов.

Легат внутренне приготовился к спору с гестаповцами, охранявшими чешскую делегацию. Но когда он на правильном немецком изложил, что британский премьер-министр желает осведомить представителей чешского правительства о ходе переговоров, то получил согласие, если только указанные господа не попытаются покинуть отель.

Хью постучал в дверь. Открыл Масарик, пражский чиновник из Министерства иностранных дел. На нем была рубашка с короткими рукавами, как и на его пожилом коллеге Мастны, чешском после в Берлине. Висел туман от табачного дыма, хотя окно было отворено настежь. На кровати стояла шахматная доска – партия была в разгаре. Мастны сидел на краю матраса, подогнув одну ногу под другую и подперев голову рукой, и обдумывал ход. На столе виднелись остатки ужина. Масарик перехватил взгляд Легата, направленный на еду.

– Да-да, – язвительно произнес он. – Можете сообщить в Красный Крест, что в этой тюрьме кормят.

– Сэр Хорас Уилсон хочет поговорить с вами.

– Всего лишь Уилсон? А как же премьер-министр?

– Боюсь, он слишком занят.

Масарик сказал что-то Мастны по-чешски. Тот пожал плечами и бросил короткую фразу в ответ. Они начали надевать пиджаки.

– Хотя бы разомнемся, – заметил Мастны. – Мы тут уже добрых пять часов просидели.

– Мне жаль, что все так получилось, – сказал Хью. – Премьер-министр делает все возможное.

Он повел их по коридору. Гестаповцы шли по пятам. В его планы входило пройти вглубь отеля и спуститься по задней лестнице, чтобы не наткнуться невзначай на премьер-министра. В глубине гостиница выглядела победнее. Чехи, чувствительные к любой новой обиде, сразу это подметили.

– Нас решили проводить через вход для прислуги, Войтех, – со смехом заявил Масарик.

Хью сжался. Он был рад, что сзади им не видно его лица. Эта история угнетала его все сильнее. В теории позиция англичан была безупречной. Но одно дело – рисовать линии на карте, сидя на Даунинг-стрит, и совсем другое – приехать в Германию и делать это перед причастными лицами. Ему вспомнился лежащий в красной шкатулке премьера меморандум: «Включение Австрии и Чехословакии в состав Германии создаст с военно-политической точки зрения серьезные преимущества, поскольку означает более короткие и удобные границы, высвобождает войска для других задач…»

В отдельной столовой было почти пусто – лишь Уилсон, Эштон-Гуоткин и пара официантов, убирающих грязную посуду. Уилсон курил сигарету – прежде Легату не доводилось видеть его курящим. Когда Эштон-Гуоткин представил его чехам, сэр Хорас переложил сигарету в левую руку и стряхнул пепел на ковер.

– Быть может, присядем?

Официанты удалились. Эштон-Гуоткин передал Уилсону свернутую в трубку небольшую карту. Помощник премьера смахнул со скатерти крошки и расстелил карту. Легат стоял у него за спиной.

– Итак, джентльмены, это самое большее, что мы смогли для вас сделать.

Передаваемые Германии территории были помечены красным. Восточная часть Чехословакии оставалась практически нетронутой, зато в западной половине значительные приграничные области вокруг городов Эгер, Аусиг и Троппау вгрызались вглубь, словно вырванные зубами куски мяса. Область на юге, примыкающая к тому, что некогда было Австрией, была закрашена розовым. Как пояснил Уилсон, ее судьбу решит плебисцит.

Поначалу чехи были настолько обескуражены, что лишились дара речи. Наконец Масарик выдавил:

– Но это все то, чего и добивались немцы!

– Мы дали согласие передать только те районы, где большинство населения составляют немцы.

– Но вместе с ними к Германии переходят все наши приграничные укрепления – наша страна остается беззащитной.

– Боюсь, вам не стоило сооружать укрепления на территориях, которые, как вы знали, Германия обязательно будет оспаривать, едва только снова встанет на ноги.

Уилсон закурил новую сигарету. Легат заметил, что рука у него подрагивает. Этот разговор нелегко давался даже ему.