– Ну, в халате, – раздался наконец ее по-прежнему слегка недоумевающий голос.

– В том самом? – обрадовался он. – В том самом халате, да?

– Да в каком это еще том самом?!

– В синем? С белыми ромашками? Ну?!

– Это хризантемы вообще-то, – робко поправила Ленка.

– Да хоть орхидеи! Значит, ты в том самом халате! А с волосами у тебя что? В смысле, прическа у тебя сейчас какая?

– Нет у меня никакой прически… Просто волосы резинкой собрала на затылке… Жень, да что случилось?

– А взгляд у тебя сонный? – не отставал он.

– Взгляд у меня… гневный! И недоумевающий! – не выдержала Ленка, а Евгений наконец рассмеялся вслух:

– Ленка, я тебя вижу! Я тебя вижу так, как будто ты совсем рядом, понимаешь?

Она помолчала некоторое время, а потом сквозь шорох телефонного эфира Евгений почувствовал ее улыбку.

– Лен, ты помнишь? Ты помнишь, как мы играли в эту игру, когда учились в школе? И ты все время угадывала! Ты все про меня угадывала! Ты даже трусы мои угадывала, хоть никогда в жизни и не видела моих трусов! Лен, скажи, ты откуда про трусы знала?

– Сумасшедший ты, Женька, – засмеялась она в трубку. – Как будто не знаешь, что во времена нашего тяжелого детства трусы у всех были одинаковые! И с чего это ты сейчас об этом вспомнил?

– Не знаю. Голос твой услышал и вспомнил. Знаешь, он потрясающий, этот твой халат.

– Ты, Шевцов, никогда не умел делать комплименты. Поэтому я тебя прощаю. Ты просто так позвонил? Или… нет? – В ее голосе все-таки мелькнула тревога.

– Я позвонил, потому что обещал позвонить. Не помнишь?

– Помню. Просто…

– Просто не верится, что я тебе просто так могу позвонить, да? Я ведь если звоню, то только с корыстной целью, да? Сочинение по литературе требую написать или еще что-нибудь… в этом роде.

– Жень, – спросила она серьезно после недолгого молчания, – ты правда скажи: у тебя все в порядке?

– У меня все по-прежнему. Ты за меня не тревожься. И главное, думай о себе, а не обо мне. Вот так будет правильнее.

Она только вздохнула в ответ.

Конечно, ему и в голову не пришло рассказывать Ленке о своих утренних приключениях. Смысла в этом не было никакого, а волновать ее лишний раз не хотелось. Ведь будет волноваться, будет по-настоящему с ума сходить, а помочь все равно ничем не сможет.

Мысль о том, что Ленка за него переживает, еще сильнее согрела душу. И на душе стало совсем тепло, даже горячо как-то.

– Ты помнишь, что обещала сегодня весь день дома сидеть?

– Мне в магазин надо вообще-то, – робко возразила она. – И скучно ведь целый день сидеть дома.

– Никаких магазинов. А чтоб тебе было нескучно, я тебя буду развлекать. Не целый день, конечно, но по крайней мере большую его часть. Договорились?

– И как это, интересно, ты меня будешь развлекать? – улыбнулась в ответ Ленка.

– А как тебе будет угодно. Хочешь, песню спою. Хочешь, Пушкина наизусть читать стану. Спляшу даже, если пожелаешь!

– Представляю!

– С чего начнем?

Она помолчала некоторое время, как будто и в самом деле раздумывала, что выбрать – песни, стихи или пляски. А Евгений, слушая ее дыхание, молча удивлялся тому, как это она на него действует. Прямо-таки волшебным образом, оказывается, действует на него Ленка Лисичкина. Ведь еще пять минут назад настроение было такое, что в ушах уже звучал похоронный марш. А теперь он на полном серьезе и петь готов, и плясать, и Пушкина читать, позабыв обо всем на свете, лишь бы слышать в телефонной трубке ее тихий смех.

Они проговорили еще минут двадцать, наверное, о каких-то пустяках, и говорили бы еще долго, если бы у Евгения не села трубка. Услышав настойчивый сигнал, возвещающий о том, что батарея разряжена, Евгений торопливо затараторил:

– Лен, я сейчас вырублюсь, кажется. Но ты не путайся, это у меня аппарат садится. Я тебе сразу с домашнего перезвоню, ага?

– Сразу не надо, Жень. У меня тут машинка белье постирала, мне его нужно выгрузить и на балконе повесить. Ты минут через двадцать… нет, через двадцать пять перезвони… Если сможешь.

– А почему бы мне не смочь? – удивился Евгений и сразу же по ее молчанию догадался, о чем она подумала. В этот момент связь оборвалась, разрешая возникшую неловкость.

Некоторое время он сидел, задумчиво разглядывая дисплей своего мобильного. С экранной заставки улыбалась светлой и беззаботной улыбкой Яна. Фотографию он сделал прошлым летом, на пляже, и получилась она необыкновенно удачной, как будто с обложки журнала. Теперь эта улыбка из прошлого вызывала в душе прилив непонятного чувства вины. Как будто и в самом деле было что-то неправильное в этом невинном телефонном разговоре с бывшей одноклассницей.

Ведь не было ничего такого, упрямо подумал он, выходя из кухни. А если даже и было – разве теперь уже не все равно?… Зарядка от телефона лежала на полу в гостиной, уже соединенная с розеткой, оставалось только прицепить телефон на провод и забыть о нем на некоторое время. Телефон довольно моргнул экраном, пискнул, сообщив о том, что питание поступает. Некоторое время Евгений так и стоял у стены, неуверенно поглядывая на неплотно прикрытую дверь спальни. Потом, решившись, все-таки вошел.

Яна полулежала на кровати с книгой в руках. Она так и продолжала делать вид, что читает, несмотря на то что не заметить присутствия Евгения просто не могла. Молчала, и он молчал тоже, не понимая, с чего начать разговор и о чем этот разговор будет. Неловко потоптался у порога некоторое время и, чертыхнувшись про себя, вышел из комнаты.

«Вот и поговорили», – подумал он с досадой, открывая шкаф в прихожей и пытаясь отыскать в кармане распечатанную недавно пачку сигарет. Но, кроме привычной уже стеклянной банки с таблетками, так и не нашел ничего. Сигаретная пачка скорее всего была оставлена на той самой холодной скамейке, где он просидел безнадежно почти два часа, ожидая неизвестно чего. А купленный блок остался в машине.

Какой-то невезучий день в отношении сигарет получался. Несмотря на явное нежелание выходить из дома, пришлось все-таки снова одеваться, чистить ботинки, причесывать перед зеркалом взъерошенные волосы.

Захлопнув дверь и не дожидаясь блуждающего по этажам лифта, Евгений начал спускаться вниз по лестнице, вначале не обратив внимания на чьи-то голоса, доносящиеся снизу. И только уже одолев лестничный пролет, вдруг понял, что совершил непоправимую глупость.

Но было уже поздно.

Человек в милицейской форме уже заметил его, застывшего между лестничными пролетами. Окинул снизу казенным взглядом, одновременно оценивающим и равнодушным, вопросительно поднял бровь, словно интересуясь, почему это неизвестный гражданин застыл как ледяная скульптура на полпути. Еще немного – и он, кажется, уже успел бы решить для себя, что гражданин выглядит подозрительно. Евгению хватило нескольких секунд, чтобы титаническим усилием воли заставить себя сдвинуться с места, с трудом отрывая приросшие к бетонному полу ноги.