Он обернулся, продолжая держать в руке часы убитого Слизня.

Яна стояла рядом и смотрела на него прищурившись. Казалось, находка Евгения ее совсем не удивила. Она скользнула по белому браслету равнодушным взглядом, хотя было понятно, что часы она узнала. Не могла не узнать, Евгений был в этом уверен.

– Ты что-то спросила? Извини, я не расслышал.

Она помолчала еще какое-то время, будто что-то решая для себя.

– Я не спросила, а сказала. Я сказала, что ухожу от тебя. Потому что не могу больше жить с человеком, который играет в такие странные игры.

– Какие странные игры? – Только теперь Евгений обратил внимание на то, что Яна была одета в черную кожаную юбку и длинное драповое пальто, еще не застегнутое. В руках она теребила перчатки, а в прихожей, надо полагать, стоял уже наготове чемодан, набитый вещами.

Как это ни удивительно, Евгений ничего не почувствовал.

Вообще ничего.

Наверное, потому, что исход событий был предопределен. Рано или поздно это должно было случиться – начиная с того момента, когда она решила, что живет под одной крышей и спит под одним одеялом с убийцей, их отношения были обречены. Наверное, он должен принять ситуацию и, может быть, даже поблагодарить Яну за то, что она сделала первый шаг.

Он подумал об этом с горькой иронией и продолжал молча смотреть на нее, дожидаясь ответа на свой вопрос.

– Зачем тебе понадобились его часы? – наконец спросила она, в упор глядя на Евгения совершенно чужим взглядом. В этом взгляде нельзя было различить никаких чувств, кроме отстраненного, холодного и брезгливого любопытства. Так смотрят на раздавленную колесами машины крысу из помойки. Евгения передернуло от этого взгляда.

– Низачем. Я не брал их, если тебе интересно.

– Но ты ведь держишь их в руках. Или у меня галлюцинации?

– Я держу их в руках, потому что только что нашел у себя в портфеле. И я понятия не имею, как они там оказались.

– Да, конечно. Ты не имеешь понятия. Ты ни о чем не имеешь понятия, – сказала она уставшим голосом. – Даже о том, куда и зачем ходишь по ночам.

– Я… – начал было он и замолчал, поняв, что Яна связывает его отсутствие той ночью в квартире и появление часов в одну логическую цепочку. Слишком очевидную логическую цепочку, звенья которой идеально подходят друг к другу. Евгений опешил от этой очевидности.

– Я устала уже слушать твои оправдания. Прибереги их для кого-нибудь другого. Хотя, надеюсь, они тебе не понадобятся. От всей души желаю…

Ее голос вдруг дрогнул, и она быстро отвернулась и вышла из кухни. Послышался звук открывающейся двери. Евгений стоял несколько секунд на месте, пытаясь прийти в себя, а потом бросился следом.

– Янка! – На пороге он схватил ее за плечо, сильно, до боли сжал пальцами и повернул к себе лицом. – Неужели ты не понимаешь, что все это кто-то подстроил?! Что кто-то специально…

– Пусти, – ответила она глухим голосом. В темноте прихожей он заметил, как блеснули непролившиеся слезы у нее в глазах. – Пусти, мне больно.

Он разжал пальцы, отпуская ее.

Понимая, что отпускает навсегда.

Он не хотел удержать ее. Просто не мог смириться с тем, что она уходит, так и не поверив. И в этот момент снова почему-то вспомнил про крошечное золотое колечко с мелкой россыпью бриллиантов. Подарок, который вручил бы ей на день рождения, если бы судьба не распорядилась по-иному.

Вспомнил, но ничего не сказал.

– Я зайду за своими вещами на днях. Может быть, завтра, – сказала она в пустоту открытой двери и вышла, осторожно прикрыв ее за собой.

Евгений еще долго стоял в прихожей, прислонившись к стене. Взгляд, словно прикованный к циферблату, следил за движением секундной стрелки, неторопливо совершающей свой привычный путь. Он смотрел на часы и не чувствовал времени. И вдруг, прямо у него на глазах, стрелка остановилась. Часы замерли и перестали ходить.

В наступившей тишине теперь он слышал только глухие удары своего сердца.

Наступившая ночь была беззвездной, темной и тихой. Голова по-прежнему болела, но сил, чтобы подняться с постели и сходить на кухню за таблеткой анальгина, не было. Мышцы как будто исчезли, превратились в рыхлую и бесполезную вату, а прежде неощутимая кровь стала тяжелой и горячей, как будто по венам тек расплавленный жидкий металл.

И даже думать было больно.

Евгений почти физически ощущал, как болезненно вздрагивает, напрягаясь, его мозг. Дрожит, как ягодное желе на тарелке. Во рту пересохло так, что язык прилипал к небу. Евгений все-таки заставил себя подняться с кровати, чтобы выпить стакан воды.

От кухни его отделяло несколько метров. Путь показался невероятно долгим – как будто он шел не по полу собственной квартиры, а по натянутой ленте беговой дорожки, которая вращается под ногами, создавая иллюзию движения вперед. Ощущение было странным и неприятным, а главное, было досадно из-за того, что он никак не может добраться до заветного крана с холодной водой.

Оказавшись наконец на кухне, он не стал включать свет, не стал даже открывать дверцу шкафа, чтобы отыскать стакан. Открыл кран до упора и приник ртом к холодной струе, лихорадочно глотая, почти захлебываясь, и все никак не мог утолить чудовищный приступ жажды. Брызги летели в разные стороны, намок ворот футболки, вода стекала за шею, щекотала живот.

Отдышавшись, он закрыл кран и прислонился к стене.

Чудовищная головная боль разрывала на части.

Едва ли удастся уснуть, подумал Евгений. Наверное, лучше выйти на улицу, подышать холодным осенним воздухом, чтобы прийти в себя.

В темноте он с трудом отыскал дверь ванной комнаты и включил свет. В зеркале отражалось бледное, помятое лицо с расширенными зрачками. Как будто из зеркала смотрел сейчас на него совершенно другой человек. Этот человек был значительно старше – возраст выдавали темные круги под глазами, глубокие морщины на лбу, усталая отрешенность во взгляде.

Из приоткрытой двери со стороны коридора доносились какие-то звуки.

Евгений попытался вспомнить, есть ли в квартире кто-нибудь, кроме него, и не смог. Человек из зеркала смотрел на него в упор и как будто собирался что-то сказать. Евгений медленно приподнял отяжелевшую руку и приложил к зеркалу ладонь, ощутив кожей его гладкую прохладную поверхность. Его пальцы легли сверху на пальцы зеркального двойника, и вскоре между двумя ладонями образовалась тонкая пленка едва ощутимого тепла, как будто человек с той стороны зеркала медленно оживал, обретая плоть и кровь.

Так и должно было случиться, подумал Евгений.

Двойники, которых мы придумываем себе сами, рано или поздно становятся самостоятельными. Рано или поздно они начинают жить своей собственной, отдельной жизнью и даже пытаются диктовать свои правила.