Школа Вишневецкого, наоборот, поощряла разные фасонистые прически. Там расческа даже входила в обязательный комплект амуниции. Да кому теперь про это скажешь?…

Здесь же сначала всех остригли под «ноль», а потом пропустили через настоящую, строгую летную медицинскую комиссию. И нещадно отсеивали.

— И куда это военкоматы смотрят?! Присылают, понимаешь, доходяг, дистрофиков, трипперитиков, от которых за версту планом несет, и хотят, чтобы мы из них летчиков делали!.. — возмущался начальник медслужбы авиашколы подполковник Хачикян. — Да еще с фронтов черт знает кого прислали!!!

Война шла к завершению тяжелой поступью, на ходу давя и чужих, и своих, и, чтобы хоть как-то сберечь молодняк для последующего восстановления страны, первого мая сорок четвертого года был издан указ: «…снять с фронтов Великой Отечественной войны военнослужащих рядового и сержантского состава 1926–1927 годов рождения и имеющих образование не ниже семи классов средней школы, направить на продолжение военной службы на учебу в офицерские школы и училища различных родов войск. Не имеющих вышеуказанного образования направить для дальнейшего прохождения воинской службы в подразделения тылового назначения».

Шестнадцатилетний Мика Поляков, рожденный весной двадцать седьмого года, безоговорочно попадал под действие этого указа…

Все прошедшие медкомиссию подвергались «строжайшим» экзаменам — математике и собеседованию. В математике нужно было отличить площадь круга от длины окружности и правильно изобразить их математическое выражение.

Тут на помощь призывникам и уже повоевавшим ребятам приходили старослужащие, даже летающие курсанты, и нашептывали правильные ответы. Тогда в отличие от сегодняшней армии покровительство «старичков» молоденьким салажатам было модным и обязательным.

На собеседовании ты мог заикаться и невразумительно блеять по любому поводу, но на вопрос «Почему ты захотел стать летчиком?» должен был ответить без запинки и максимально убедительно. Тут в ход шло все — от довоенных лозунгов «Все в Добролет!» до перечисления знаменитых имен Чкалова, Громова, Леваневского, Чухновского и, конечно, Гастелло!

Успешно прошедших медкомиссию и сдавших экзамены зачисляли на первый курс. Переодевали в х/б б/у, то есть в хлопчатобумажное обмундирование, бывшее в употреблении. Выдавали чиненые сапоги, пилотки, ношенные не одним поколением «курсачей», а также простыни, пододеяльники и наволочки.

До торжественного принятия присяги — месяц строевой подготовки на школьном плацу, долбежка уставов в Ленинской комнате, а также изучение наиболее грозного стрелкового оружия Красно-Советской армии — неувядаемой пятизарядной трехлинейной винтовки Мосина образца 1891/30 годов…

За двое суток до принятия присяги — выдача новенького обмундирования, подгонка, подворотнички, надраивание пуговиц до солнечного блеска оксидолом или обычным зубным порошком, новенькие сапожки взамен чиненых-перечиненых, повторение присяги наизусть…

И наконец построение всего личного состава школы — старых курсантов всех эскадрилий, новичков, всего инструкторского летно-подъемного состава, преподавательского, командного — всех до единого, за исключением тех, кто в наряде и в карауле на своих постах.

Мика участвовал в этом ритуальном спектакле уже во второй раз. Но об этом никто никогда не должен был узнать! Впервые Мика принял присягу на третий день пребывания в Школе Вишневецкого — слегка измененную Народным комиссариатом внутренних дел под свое понимание клятвы на верность и не в такой торжественной обстановке, как это происходило здесь.

Там ты просто подходил к столу и молча подписывал ту присягу, как приговор самому себе. Здесь было совсем другое настроение…

… Первые три месяца не вылезали из караула. Завидовали строю курсантов, следующих в УЛО — учебно-летный отдел на занятия, завидовали едущим на аэродром, на полеты, «курсачам» в драных выцветших комбинезонах и древних брезентовых шлемофонах. Кожаные полагались только офицерскому составу, летчикам-инструкторам.

Привыкали к незнакомым сокращенным названиям…

Все в армии, а особенно в авиации, называлось сокращенно — как СССР. Наверное, революционные преобразования Государства Российского начала двадцатых годов породили эту аномально-уродливую тягу к ужасающей лапидарности.

Появился новый, краткий, туповато-выразительный русский язык: ОВС — отдел вещевого снабжения, ПФС — продовольственно-фуражирное снабжение. Мика всегда удивлялся — на кой хрен в авиации «фуражирное» снабжение?! А еще миленькие всякие словечки вроде КЭЧ — коммунально-эксплуатационная часть; ВПП — взлетно-посадочная полоса; УБТ — универсальный Березина турельный… Это пулемет. ШКАС — тоже пулемет: Шпитальный Комарицкий авиационный скорострельный… А ГСМ — горюче-смазочные материалы… ВИШ — винт изменяемого шага…

С начала времен военного коммунизма аббревиатуры-уродцы покрыли всю территорию гигантской страны. Они выплеснулись из армейских границ и потекли по самым мирным руслам, затопляя на своем пути нормальный человеческий язык разными жэками, роно, рабисами, обкомами, наркомпросами, ВКП(б), жрабами и ГУЛАГами…

Это всегда безумно раздражало Мику Полякова, хотя в армии он и сам пользовался этим языком, даже находя в нем некоторые преимущества в той или иной скоротечной обстановке.

… Летать начали только на втором курсе, в конце января сорок пятого года.

А до этого учебно-летный отдел — классы моторов, теории полета, воздушной навигации, связи, метео, тренировки на «батчлерах» — в самолетных кабинах, установленных в классе. С имитацией рулежек, взлетов, наборов высоты, полетов, заходов на посадку визуально, по радиополукомпасу, вслепую — по командам с земли…

И еще туча предметов — от вооружения и химсостава взрывчатых веществ до гидравлики и картографии…

Ну и конечно, тренировочные парашютные прыжки! Нужно ведь обучить будущих летчиков пользоваться таким спасательным средством, как парашют. После недельной тренировки на земле на первый ознакомительный прыжок молодых курсантов сопровождал сам начальник ПДС — парашютно-десантной службы авиашколы капитан Лозинский Владимир Ильич, названный так своими правоверными местечковыми родителями в честь Великого Вождя Пролетарской Революции.

Вот на этом-то первом прыжке в Чирчике с Микой произошел совершенно непредвиденный случай! Как говорится, Мика чуть-чуть не прокололся…

Звено — десять курсантов, в том числе и. Мика Поляков, — стоит на летном поле у двухмоторного нелепого самолетика «Ща-2», про который в авиации говорили: «Нос — „Ли-2", хвост — „Пе-2", моторы — „У-2", сам — „Ща-2", а скорость — едва-едва…»

Перед каждым курсантом на земле лежит парашют. Два инструктора-сверхсрочника и сам легендарный капитан Лозинский (тысяча сто личных прыжков с любых высот из всех ситуаций) внимательно наблюдают за курсантами: будет ли в воздухе хоть один «отказник»?

Переглянулись все трое — кажется, ни у кого истерики не предвидится. Хотя и пацанов понять можно — страшно прыгать, страшно… Но тут вроде бы все ребята крепенькие, пока никого колошмат не бьет.