Тело жертвы под волохом перестало дергаться. Тиун сомлел. Волох сел поудобнее, взял протянутый колышек, киянку. Приставил колышек к груди жертвы — напротив сердца — и приступил к последнему действию. Жертва снова пришла в себя, затрепыхалась. Дерево с трудом вбивалось в плоть, железо входило бы легче. Но намертво соединить могло только древо. И оно соединяло. Землю и небеса, огонь и воздух, человека и небо, жертву и землю.

Волох закончил. Отложил киянку. Помощник побрызгал на жертву водой из священного источника. Наставник, учивший старшего волоха искусству жертвоприношения, говорил, что когда-то вместо колышка жертву и землю соединяли черенком дуба, и все священные дубы вокруг капища выросли именно так. И лики на них похожи на лица жертв, из сердец которых они произрастают.

Волох встал и посмотрел сверху на следующую жертву. Этого страх не сломил. Нурман. Глаза волчьи, грива зубра, ручищи — медвежьи лапы. Всё еще силится порвать ремни: руки аж дрожат от напряжения. Этому боги точно будут рады. Этот — могуч.

— Что глядишь, крыса? — бешеным басом прорычал нурман. — Ждешь, когда заору? Не дождешься!

И с лязгом, как волк, сомкнул челюсти. Этому рот пальцами не откроешь. Но на этот случай у волоха есть приспособление...

Нурман сражался до последнего. Бился под волохом, как норовистый конь, мотал головой... Здоровый, как медведь. Пришлось одному из помощников спуститься в канаву — подержать.

Волох всё равно сделал всё, что надо, но запыхался. Руки дрожали. Надо бы передохнуть, но следующая жертва должна была быть легкой. Тоже нурман, но раненый, измученный болезнью, так и не пришедший в себя. Его даже не стали «пеленать» как остальных, — прихватили руки ремнями, и всё. Болох наклонился над ним, прислушался к учащенному болезненному дыханию, потом медленно опустился жертве на грудь. Раненый издал глухой стон, шевельнулся, но глаз не открыл. Волох набрал горсть земли, сунул пальцы в приоткрытый рот раненого, оттягивая нижнюю челюсть... Поймал взгляд следующей жертвы, совсем молодого отрока. Глаза парнишки блестят от слез, но губы плотно сжаты. Волох многих отправил за Кромку и умел видеть многое. Сейчас он видел, что у этой жертвы — могучий дух. Боги будут довольны. Волох подумал, что отрока ждет великое посмертие, — и улыбнулся ему...

Славка видел, что волох сделал с нурманом. Это было страшно. Страшнее, чем просто умереть. Это была злая волшба, которая могла погубить Славкину бессмертную душу. Славка чуть не заплакал от бессилия и неотвратимости того, что случится. Но сумел с собой справиться. Он — воин, а не девка. Он не опозорит ни рода, ни дружины.

Волох уселся на раненого нурмана и посмотрел на Славку.

Взгляд у волоха был странный, но не злой. Так, бывало, смотрел на Славку Рёрех... А потом волох улыбнулся. По-доброму, как близкому родичу. Сразу вспыхнула надежда: вдруг он решил отпустить Славку? Вспомнилось, что говорил сторож-деревлянин: мол, волох этот хочет взять Данку младшей женой. Тогда ему нельзя убивать Славку. Ведь тот — почти что его родич.

В это мгновение Славка не думал о том, что выйти за деревлянского волоха для его сестры — позор и поругание. Ему слишком хотелось жить...

Волох улыбнулся отроку и увидел, как ожили и засияли его глаза. Как будто парнишка сумел прочитать и понять его мысли. Если так, то в этом отроке действительно великий дух. Возможно, он даже согласится стать личным проводником волоха в мире богов. Вот будет удача!

Волох отвлекся лишь на мгновение: подумал о себе, а не о том, что исполняет. И случилось непоправимое. Пребывавший в беспамятстве (а может, притворявшийся) нурман очнулся. И впился зубами в заскорузлые пальцы волоха. Тот заорал, попытался высвободить руку, но нурман повис на ней, как пес на медвежьей заднице. А когда волох попытался встать, нурман врезал ему здоровой ногой в пах.

Волох взвыл и плюхнулся на свою жертву. Нурман выпустил его пальцы, изловчился и вгрызся в волохово горло.

Тут помощники волоха наконец опомнились и бросились на помощь. Но они боялись причинить жертве вред (боги могут обидеться), и отодрать нурмана от старшего удалось не сразу. Только когда им на помощь пришли еще двое: один зажал нос нурмана, а второй врезал киянкой по раненой ноге. Но нурман всё равно был счастлив и широко улыбался окровавленным ртом.

А старшему волоху было совсем худо. Зубы северянина порвали ему горло и размозжили трахею, так что теперь он истекал кровью и суетливые помощники никак не могли ее остановить.

* * *

— Далеко еще? — спросил Духарев.

Рёрех не ответил. И деревлянскому жрецу, который пер через бор уверенно, как хороший пес, вопрос не передал. Может, не услышал. Вид у старика был измученный.

«Как бы с коня не упал», — подумал Сергей и сделал знак одному из гридней: присмотри за дедом. Но, когда тот поравнялся с Рёрехом, старый варяг вскинул поникшую голову, буркнул:

— Не боись, не свалюсь.

Деревлянин замедлил бег, потом и вовсе остановился, принюхался.

Рёрех с ним пошептался, затем сам потянул воздух, кивнул и подъехал к Духареву.

— Уже близко, — сказал он. — Чуешь, горелым пахнет?

Духарев принюхался, покачал головой.

— Я чую, — подтвердил Велим.

— И я, — сказала Дакка. — Это что, дядька Рёрех?

— Жертвой пахнет, — мрачно ответил старый варяг. — Как бы мы не опоздали, воевода.

— Так что мы тогда стоим? — сердито произнес Духарев.

— Деревлянин дальше идти не хочет. Говорит: там боги их живут. Боится.

— Больше, чем меня? — прищурился Духарев.

— Больше, — кивнул Рёрех. — Отпусти его, Серегей.

— Ты в своем уме, дед? Чтоб он их предупредил?

— Отпусти, — повторил Рёрех. — Я прошу. Он не выдаст.

— А дорогу как искать?

— Найдем, — уверенно ответил Рёрех.

— Ладно, пусть убирается.

Рёрех подъехал к деревлянину, расстегнул ошейник.

Жрец поклонился в пояс. Молча. И так же молча канул между деревьями. Только его и видели.

Духарев понял: деревлянин в любое время мог смыться. И оставался с ними лишь из-за своих мистических страхов.

— Давай, веди, — приказал он Рёреху.

— Вести и я могу, — влезла Дакка. — Я тоже горелое чую!

— А ты марш в хвост! — рявкнул Духарев. — И чтоб без фокусов. С тобой еще отдельный разговор будет! И за этой, как ее, дочкой Шишки, присмотри! Велим — вперед!

— Разведка? — заикнулся соткик.

— К лешему! Некогда! Гридь, за мной, рысью! — и дал шенкеля Калифу.

Велим тут же его обогнал, повел дружину. Но нескольких минут не прошло — и Духарев тоже уловил запах паленого...

Старшего волоха оттащили от рва. Хругнира скрутили и связали. На этот раз крепко, как остальных. Затем нурману разжали челюсти и принялись пихать в рот землю. Нурман рычал и вертел головой, но деревляне навалились втроем и кое-как справились.