Эта женщина никогда не требовала от Диллса доказательств подобных утверждений. Он заложил фундамент доверия еще много лет назад и теперь пожинал плоды, хотя на самом деле понятия не имел, что случилось с Бентом после того, как полковник Лафайет Бейкер, глава государственной тайной полиции, выгнал его за исключительную жестокость, проявленную при аресте одного журналиста. Бент исчез где-то в Виргинии, предположительно дезертировал на Юг.

Если бы мать Бента узнала правду, этих денег он бы больше никогда не увидел. Общая сумма за год была довольно существенной, поэтому одна мысль о том, что он может ее потерять, очень беспокоила адвоката. В то же время он ни секунды не сожалел о том, что больше не обязан встречаться с Бентом лично. Этот вечно всем недовольный толстяк с манией преследования всегда винил в своих бедах других людей. Судя по его наследственности, ничего удивительного в этом не было: покойный отец Бента Хейворд Старквезер, богатый и весьма влиятельный в Вашингтоне человек, для продолжения своего рода выбрал психически неуравновешенную женщину. В ее большой семье из какого-то приграничного штата несколько человек страдали умственными расстройствами. И она, приехав в Вашингтон, долгое время умудрялась скрывать свою болезнь от посторонних глаз.

Своего сына мать Бента так и не признала. Фамилию он получил от вырастившей его фермерской пары из Огайо. Потом он отправился в Вест-Пойнт, где и начались неудача за неудачей. Сейчас его мать была уже очень старой (себя Диллс все еще считал человеком средних лет), но возраст этой женщины значения не имел. Ничто не имело значения, пока она верила его лжи и регулярно подписывала чеки.

Чтобы сохранить тот уровень жизни, к которому он привык, Диллс не так давно взялся еще за одну работу. Он стал посредником, с чьей помощью пятьсот, а то и тысяча долларов могли переместиться в карман того или иного сенатора, который, используя свое влияние, добился бы для просителя утерянного воинского звания. Диллс получал свои комиссионные за то, что политику не нужно было лично встречаться с каким-нибудь бывшим бревет-полковником или бригадным генералом, жаждущим восстановления в должности. Для себя он даже придумал версию, что таким образом как бы «очищает» взяточные деньги, чтобы они не передавались из рук в руки.

Кроме того, Диллс был маклером по делам о помиловании. За это сейчас рьяно взялись самые разные вашингтонцы, включая женщин, не имевших для того никаких ресурсов, кроме разве что своих сексуальных услуг. Солидная юридическая подготовка выдвинула Диллса в первые ряды маклеров. Его связи с некоторыми известными демократами и многими влиятельными республиканцами тоже помогали. В данный момент на его рабочем столе лежали тридцать девять просьб о помиловании.

Ранее в этом году он имел дело с прошением президенту Джексону, направленным из Чарльстона и подписанным одной любопытной фамилией: Мэйн. Человека с такой же фамилией Бент считал одним из двух главных виновников всех своих бед, начиная с отчисления из Вест-Пойнта. Хотя имя просителя было другим – Купер, а врага Бента звали Орри, они оба были родом из Южной Каролины, так что Диллс предположил между ними родственную связь. Он никогда не бывал южнее Ричмонда, но почему-то представлял себе эти края как одно огромное бурное море родственников, которые даже в брак вступают между собой, не боясь кровосмешения.

Природа отметила день рождения Диллса мокрым снегом, что гарантировало отсутствие посетителей. Адвокат запер контору и отправился через три квартала к тихим комнатам своего любимого клуба «Конкорс». Он бродил там, пока не встретил одного хорошего знакомого, члена конгресса от Республиканской партии.

– Уодсворт! Доброе утро. Выпьете со мной виски?

– Рановато для меня, Джаспер. Но вы садитесь.

Представитель от Кентукки отложил «Стар» и махнул официанту, чтобы тот передвинул стул. Адвокат был щуплым и маленьким человеком с маленькими руками и ногами. Сидя за столом с огромной сигарой в руке, он напоминал ребенка.

Принесли виски. Перед тем как выпить, Диллс поднял стакан в приветственном жесте:

– Как думаете, какой будет сессия?

Речь шла о тридцать девятом конгрессе, который в начале месяца возобновил свою работу после каникул.

– Бурной, – ответил Уодсворт. – Вопросы, связанные с биллем Уэйда – Дэвиса, так и остались нерешенными, и руководство нашей партии намерено снова их поднять.

Законопроект Уэйда – Дэвиса был предложен в ответ на весьма сдержанный план реконструкции Юга, составленный Линкольном, и предлагал намного более жесткие условия восстановления статуса каждого южного штата. Линкольн в свое время наложил на этот законопроект «карманное вето», вынудив таким образом сенаторов Уэйда и Дэвиса заново сформулировать свои требования в так называемом Манифесте, гневном документе, требующем дать конгрессу полное право контролировать послевоенное воссоединение. Манифест, опубликованный в Республиканской «Нью-Йорк трибьюн», обозначил линии фронтов, о которых упомянул Уодсворт.

– Значит, бурной? – задумчиво повторил Диллс. – Звучит довольно драматично. – И мысленно добавил: «скорее, мелодраматично».

– По-другому не скажешь, – ответил конгрессмен. – Вы только вдумайтесь, какие силы уже приведены в движение. – Он начал загибать пальцы, подсчитывая. – Как в палате представителей, так и в сенате мы успешно отказали в местах избранным представителям штатов-предателей. Согласия этих штатов со скромными требованиями президента недостаточно для того, чтобы загладить преступление, которое они совершили. Ни в коей мере. Второе – мы организовали объединенный комитет по реконструкции…

– Комитет пятнадцати. Прямой вызов мистеру Джонсону. Но разве он создан как исключительно радикальный орган? Большинство его членов придерживаются умеренных или консервативных взглядов. Да и сам председатель, сенатор Фессенден, уж совсем не радикал.

– Да будет вам, Джаспер! Разве можно усомниться в политике комитета, если в него входят такие люди, как Тад Стивенс и Сэм Стаут? Далее… – Он загнул еще один палец. – Лайман Трамбулл готовится внести в сенат законопроект о продлении работы Бюро по делам освобожденных. Если это не взбесит мистера Случайность[21], то я – Боб Ли.

– С этим я соглашусь, – кивнул Диллс.

Разногласия между Джонсоном и бюро, которое, по его мнению, слишком вмешивалось в права отдельных штатов, были всем известны. Диллс кое-что знал о работе бюро от одного из своих клиентов, Стэнли Хазарда, который пролез в политику только благодаря своему толстому кошельку. Он был членом известной пенсильванской семьи, куда входил и Джордж Хазард – второй воображаемый враг Елканы Бента. Стэнли нанял Диллса для одной тайной юридической работы, связанной с владением какой-то весьма спорной собственностью.

– Один мой знакомый, – продолжал Диллс, – близкий к бюро, рассказывал, что они там постоянно слышат разные ужасные истории о Юге. О том, как негров там обманом заставляют подписывать рабочие контракты, которые фактически являются соглашением о рабском труде.