А мне что делать? Сказать ей? Рассказать ей, как было дело?

(«Давай пошевеливайся. Или ты тут целый день стоять собрался?»)

Он повернул за угол.

Перед школой — никого. В баре тоже.

Он подъехал поближе. Ворота были открыты, как обычно. Никаких следов спасателей. На парковке машины учителей. И машина Итало. В школьных окнах горит свет.

Значит, занятия идут.

Он катил очень медленно, словно видел школу впервые в жизни.

Въехал в ворота. Поглядел, нет ли на земле обломков цепи. Ни одного. Прислонил велосипед к ограде. Поглядел на часы.

Он опоздал почти на двадцать минут.

Он знал, что может получить замечание, но поднимался по ступенькам медленно, как душа, восходящая по длинной лестнице в рай.

— Ты что? Давай быстрее! Поздно уже!

Уборщица.

Она открыла дверь и махала ему рукой.

Пьетро вбежал внутрь.

— С ума сошел? На велосипеде приехал? Воспаление легких хочешь подхватить? — крикнула она.

— А? Да… Нет! — Пьетро не слушал.

— Да что с тобой?

— Ничего. Ничего.

И он машинально побрел в класс.

— Куда в таком виде? Ты что, не видишь? От тебя лужи на полу. Снимай плащ и оставь на вешалке!

Пьетро вернулся и снял плащ. И сообразил, что это уборщица из секции А. А здесь, в гардеробе, должен быть Итало.

Где он?

Он не хотел это знать.

И без него замечательно. Его нет — и ладно.

Штаны снизу у него совсем промокли, но в школе тепло, скоро высохнут. Он на секунду прислонил руки в батарее. Уборщица сидела и листала журнал. Больше в школе никого не было видно. Тишина. Только шум дождя, бьющего в стекла и стекающего вниз по водосточной трубе.

Занятия начались, все сидят на уроках. Он направился к своему классу. Дверь в приемную открыта, секретарь сидит на телефоне. Дверь в кабинет директора закрыта. Впрочем, она всегда закрыта. В учительской пусто.

Все в порядке.

Но, прежде чем зайти в класс, ему непременно надо было увидеть кабинет технических средств обучения. Если и там все в порядке, никаких надписей, телевизор цел, то получается одно из двух: или ему все привиделось, а значит, он совсем с ума сошел, или прилетели добрые инопланетяне и все исправили. Хлоп! Вспышка фотонного пистолета — телевизор с видеомагнитофоном снова целы (как в кино, только наоборот). Хлоп! И нет надписей на стенах. Хлоп! И Итало испарился.

Он спустился вниз. Подергал за ручку, но дверь была заперта. И спортзал закрыт.

Может, они решили все поставить на место и сделать вид, будто ничего не случилось.

(«Почему?»)

Потому что не знают, кто это был, а потому лучше сделать вид, что ничего не случилось. Так?

Такое объяснение его успокоило.

Бегом в класс. В тот момент, когда он взялся за ручку двери, сердце бешено заколотилось. Он осторожно повернул ее и вошел.

62

Флора Палмьери тряслась на заднем сиденье в машине директора.

Автомобиль с трудом въезжал на холм Орбано. Дождь лил как из ведра. Все вокруг посерело, гремел гром, и изредка вдали над морем вспыхивали молнии. Капли бешено стучали по крыше. Дворники без устали ерзали по ветровому стеклу. Шоссе напоминало бурлящий поток, грузовики, словно киты, проносились мимо темной угрожающей массой, поднимая волны.

Директор Козенца приник к рулю.

— Ничего не видно. И грузовики мчатся как сумасшедшие.

Замдиректора Гатта исполняла обязанности штурмана.

— Обгоняй, чего ждешь? Ты что, не видишь, что он тебе уступает дорогу? Давай, Джованни!

Флора размышляла о том, что сказал сторож, и чем больше она думала, тем абсурднее ей казались его слова.

Чтобы Пьетро Морони залез в школу и все покрути ил?

Нет. Что-то тут не так.

Морони совсем другой. Чтобы из этого мальчугана слово вытянуть, нужно умолять его на коленях. Он такой тихий и спокойный, что Флора часто и вовсе забывает о его существовании.

Ту надпись оставил Пьерини, в этом она уверена.

Но что Морони мог делать вместе в Пьерини?

Несколько недель назад Флора задала второму Б сочинение на вечную тему «Кем я хочу быть, когда вырасту».

И Морони написал:

«Я бы очень хотел изучать животных. Когда я вырасту, я хочу стать биологом и поехать в Африку снимать кино про животных. Я бы много работал и снял кино про лягушек, которые живут в Сахаре. Никто не знает, а в Сахаре есть лягушки. Они живут в песке и спят летаргическим сном одиннадцать месяцев в году и три недели (почти целый год), а просыпаются только на неделю, когда идет дождь и пустыню затапливает. У лягушек очень мало времени, а им надо сделать много всего, например поесть (они едят насекомых), и произвести потомство (икринки), и выкопать новую нору. Вот как они живут. Я хотел бы пойти учиться в лицей, но папа говорит, что я должен стать пастухом и работать в поле, как мой брат Миммо. Но Миммо тоже не хочет быть пастухом. Он хочет поехать на Северный полюс ловить треску, но я не думаю, что он туда поедет. Я бы хотел учиться в лицее и в университете, чтобы изучать животных, но папа говорит, что я могу изучать овец. Я уже изучил овец, и они мне не нравятся».

Вот что такое Пьетро Морони.

Он в облаках витает, лягушек в пустыне ищет, тихий и безобидный воробышек.

А сейчас что на него нашло?

В один момент изменился, стал хулиганом и связался с Пьерини?

Нет.

63

В классе были все.

Пьерини, Баччи и Ронка беспокойно поглядывали на него. Глория улыбалась ему с первой парты.

Все сидели тихо-тихо, значит, Рови спрашивала домашнее задание. Напряжение просто висело в воздухе.

— Морони, тебе известно, что ты опоздал? Ну так что стоишь? Заходи и садись на место, — приказала Рови, глядя на него сквозь толстые, как бутылочные донышки, линзы.

Диана Рови была женщина пожилая, полноватая, круглолицая. Похожая на енота.

Пьетро прошел к своей парте в третьем ряду у окна и стал доставать из рюкзака учебники.

Учительница продолжила опрашивать Джаннини и Пудду, которые стояли у ее стола и рассказывали свое задание: про бабочек и их жизненный цикл.

Пьетро сел и толкнул локтем соседа по парте Тонно, просматривавшего свое домашнее задание про саранчу.

Антонио Ираче, всеми называемый Тонно,[5]был худой парень с маленькой вытянутой головой, прилежный, Пьетро с ним не то чтобы дружил, но тот его не трогал.