Поезд Дыбенко — три классных вагона и паровоз — подошёл к перрону станции Пологи к 12 часам. Его встречал почётный караул. Когда по ступенькам вагона сошёл богатырского сложения человек с чёрной бородкой и усами, одетый в кожанку и кожаные же галифе, оркестр грянул «Интернационал».

— Батько Махно, — представился ему Нестор, кинув к папахе ладонь.

— Дыбенко, — подал гость руку.

Маленькая батькина ладонь исчезла в огромной дыбенковской. Встряхивая её, гость счёл нужным всё же представиться:

— Павел Ефимович.

— Нестор Иванович, — последовал ответ.

Как водится, Дыбенко прошёл вдоль строя почётного караула, внимательно всматриваясь в обветренные лица бойцов. За ним не отставая шёл Махно, придерживая левой рукой эфес сабли. Оркестр умолк. Дыбенко, отойдя от строя так, чтоб виден был всем, взял под козырёк и громко сказал:

— Здравствуйте, товарищи!

В ответном приветствии оконфузились Куриленковские орлы: вразброд поздоровались и все по-разному.

Нестор, поморщившись, покосился на Куриленку, тот виновато пожал плечами: «Кто ж знал, что он ещё и здороваться начнёт, потренировались бы». Но гость сделал вид, что ничего страшного не произошло.

Вместе с Махно они прошли через вокзал, где на площади их ждала роскошная тачанка, обитая изнутри голубым сукном. Там же коноводы держали коней эскадрона, только что изображавшего на перроне почётный караул.

Массивный гость, ступив на подножку тачанки, наклонил её, жалобно скрипнувшую, в свою сторону. Махно сел с другой стороны. Лютый, сидевший на облучке, тронул. Не торопил, давая возможность кавалеристам Куриленки разобрать коней и выстроиться сзади тачанки.

Дыбенко увидел бронепоезд, который Махно велел специально закатить на крайний тупичок.

— Ого. А всё жалуетесь, что нечем воевать, товарищ Махно.

— Да вот всё подарками пробавляемся, — вздохнул Нестор.

— А кто подарил?

— Антон Иванович.

— Какой Антон Иванович?

— Деникин.

Дыбенко засмеялся и, поняв, что это камушек в его огород, сказал миролюбиво:

— Эх, Нестор Иванович, если б я делал эти проклятые патроны и ружья, а то ведь жду из Центра. А из Москвы, куда ни глянь, со всех сторон фронты.

— Ладно. Чего уж, — отмахнулся Нестор. — Обидно только за повстанцев, у меня одна винтовка на четверых, на каждую очередь выстраивается. Да и эти более половины от Деникина. Антанта ему оружие и амуницию, а солдат-то он из русских крестьян набирает. А им какой интерес за господ воевать? Переходят к нам целыми ротами с ружьями и даже с пулемётами.

— Что, и бронепоезд так же?

— Не, в нём экипаж наполовину из офицерья был, пришлось хитростью брать.

— Молодец, Нестор Иванович, ей-богу.

Для Махно похвала бывшего наркома была приятна, чего уж лукавить. Всем артистам свойственна эта маленькая слабость.

Когда проезжали усадьбу Классена, Махно сказал, указывая на постройки:

— Вот здесь была наша первая коммуна. Немцы нас разогнали.

— А я слышал, что вы вроде против коммун.

— Ерунда. Мы не против коммун и тех же совхозов, мы против их насильственного создания. Что ж это за коммуны, если в них будут гнать палкой? Мы за то, чтоб они создавались на добровольных началах, то есть по инициативе самих крестьян. Неужели не понятно?

— Всё понятно, товарищ Махно, и вы где-то по-своему правы, но сейчас война...

— Война, — перебил нетерпеливо Нестор. — У меня и в войну все отряды из добровольцев. И в войну надо хлеб сеять. Если не посеем, сославшись на войну, то на следующий год передохнут с голоду и белые и красные. Это случится, если начнём крестьян насильно загонять в эти совхозы.

По приезде в Гуляйполе Нестор предложил гостю пообедать.

— Нет, нет, Нестор Иванович, давайте сначала проведём совещание с вашими командирами. А уж после... Или вы их не собрали?

— Собрал, но не всех. Фронт опасно оголять. Но главные вызваны.

Тачанка в сопровождении конного эскорта подкатила к штабу, над входом которого, ради высокого гостя, рядом с чёрным висел и красный флаг.

Командиры уже были в кабинете батьки, сидели за длинным столом. На стене была прикреплена карта Екатеринославщины и Приазовья с Крымом и Донбассом.

За Дыбенко и Нестором в комнату вошли ещё три человека и сели в дальнем краю стола у двери. Их посчитали за телохранителей Дыбенко.

После представления своих командиров Нестор дал слово гостю.

— Товарищи, мы здесь все военные, и поэтому я начну с зачтения приказа нашего главнокомандующего товарища Скачко, — начал Дыбенко. — «19 февраля 1919 года. Секретно. Вверенные мне войска из частей, находящихся под командованием товарищей Дыбенко, Махно и Григорьева, приказываю свести в группу, которую впредь именовать Заднепровской Украинской Советской дивизией. Начальником этой дивизии назначается товарищ Дыбенко. Из отрядов атамана Григорьева образовать 1-ю бригаду, в составе которой выделить 1-й, 2-й и 3-й Заднепровские пехотные полки. Во 2-й бригаде образуются 4-й, 5-й и 6-й Заднепровские полки. В 3-ю бригаду, под командованием товарища Махно, будут входить 7-й, 8-й и 9-й Заднепровские пехотные полки...» Всё ясно, товарищи? — спросил Дыбенко, закончив чтение приказа.

— Как я понимаю, — заговорил Белаш, — нас вливают в регулярную армию?

— Да, вы правы.

— Но почему в приказе ни слова о нашем довольствии, о нашем снабжении? Или и дальше на подножном корму?

— Всё будет, товарищи, как только вы оформите эти полки. Здесь сейчас мы должны решить, кто возглавит эти три полка 7-й, 8-й и 9-й. Ну бригаду ясно, товарищ Махно.

— Батько Махно, — поправил Куриленко гостя.

— Да, да, батько Махно, — согласился Дыбенко, — и отныне кобриг-3. Теперь, кто будет командовать полками, Нестор Иванович? Вам видней.

— Мне-то видней, — вздохнул Нестор. — Но у меня народу да и командиров на армию хватит. Сколько мы можем содержать в штате бригады бойцов?

— 7075 человек вместе с командирами.

— А почему не 40 тысяч?

— Но, Нестор Иванович, командование исходит из возможностей тыла и снабжения.

— Я понимаю, Павел Ефимович. А что тогда я смогу сделать с 7-ю тысячами плохо вооружённых бойцов против 40-тысячной Деникинской армии, кстати, вооружённой до зубов? И что я скажу бойцам, которые окажутся за чертой списочного состава? Иди, мол, дорогой, домой, в тебе не нуждаемся. Так? А он доброволец. У него отца и мать, а может, и невесту белые убили, он горит священной ненавистью к белым. Да он на меня последний патрон стратит и прав будет. Нет, товарищ Дыбенко, мы с этим не согласны.