Ник улёгся на тощую подушку и натянул на голову грубое шерстяное одеяло. Сон вырвался из глубины его подсознания и показал родные лица, которые всё реже вспоминались в последние просто сумасшедшие недели.

«Интересно, меня кто-нибудь ищет? Не могли же они так быстро забыть обо мне… Витёк точно не мог. И Юлька… брат ведь, не баран чихал… Мама точно не забыла. Только никто из них стопудово не знает, где меня искать. Им же никогда в голову не придёт, что нужно войти в игру… Нет уж, только не это! Даже, если кто-то и попадет сюда, не факт, что сможет найти меня в этих чёртовых болотах! Не-ет, только не болота!» – вспомнив о смерти друзей, Никита сжался в комок.

«Пусть лучше думают, что взял и ушёл из дома… куда-нибудь… да хоть на Северный полюс… Чёрт! А ведь диск так и остался в компе! Хоть бы Юлька не полезла в него! Она не прикалывается по играм, но кто её девчоночью башку знает!»

Никита беспокойно заворочался. Дарт во сне хмыкнул и потянул на себя одеяло. Ник, слегка повоевав, урвал-таки свою часть причитающихся ему благ и, уныло рассудив, что от его переживаний ничего абсолютно в этой жизни не изменится, спустя пять минут уже спал крепким сном.

Утро выдалось сырым и промозглым, как и обычно в этом болотном краю. Но с трудом разлепляющих глаза работников сегодня порадовал ещё и нудный осенний дождик, зарядивший после полуночи.

Натянув плотный кожаный плащ, Никита выбрался из лачуги и, задрав голову, посмотрел в затянутое низкими тучами унылое небо.

«Походу, на весь день… мрак… А всё равно придётся тащиться в гадкое болото и стрелять противных лягух… Бр-р-р, мерзость!» Первые дни он никак не мог заставить себя есть лапки этих земноводных, но голод не тётка, и теперь он вполне спокойно обгладывал этот французский деликатес. Да-а… Котлетка из говядины с тарелкой картофельного пюре была бы сейчас очень кстати…

В желудке засосало, и Никита, смахнув с лица капли дождя, вернулся в лачугу. Скудный завтрак из кукурузной лепёшки и ломтика козьего сыра был запит кружкой кислого отвара из ягод брусники. Пора было двигать на болота, где вот уже третью неделю они добывали этот свой весьма скудный хлеб.

После того, как стаки – жители здешних болот – нашли их измотанный несчастьями и борьбой с неприветливой природой отряд на маленьком островке, их вывели прямиком к Цингурину, и уже к вечеру следующего дня Мелеста стучалась в дверь дома лангракса.

Оказанный им прием оказался весьма прохладным. Остаться в доме разрешили только Мелесте, и то только потому, что она приходилась им какой-никакой, а родственницей. Бракара сразу же перенесли в дом местного лекаря, остальным разрешили лишь помыться и поспать одну ночь.

Утром хозяин вызвал всех в свой кабинет и, глядя на них строгим взглядом, объявил, что просто так кормить столько ртов он не собирается – скоро зима, а он не рассчитывал на такое количество непрошеных гостей.

Так они и оказались здесь, в небольшой деревне стаков, живущих за счёт добываемых на болоте лягушек, гадюк и разной другой живности. Ник с друзьями теперь каждый день отправлялись с Монтом Зубатым и Урсином Жабой в бесконечное болото на охоту.

Монт Зубатый, в чьей лачуге они поселились по приказу старосты Хаврина, был бы молодым мужчиной с совершенно невзрачной внешностью, если бы не огромные, далеко выступающие передние зубы. В первый же день он окинул критическим взглядом доставшихся ему учеников и презрительно хмыкнул, видя, как Дарт нервно поглаживает рукоять своего меча:

– Ну, эта штуковина теперь тебе долго не пригодится. Вон, кинь в угол, – его маленькая лапка, чем-то очень напоминающая лягушачью, ткнула в тёмный угол за дверью. – Ладно, придётся научить вас владеть настоящим оружием.

Провожаемый презрительными взглядами парней, Монт пошарил в небольшой сумке и вытащил на свет свитую из каких-то волокон верёвку, свёрнутую в кольцо. На одной конце верёвки имелась небольшая петелька, а на другом – плетёное утолщение в виде люльки. С полочки на стене он сгрёб несколько шариков диаметром не больше полутора сантиметров и, кивнув головой, вышел из лачуги.

Во дворе, на огромной охапке камыша, сидел Урсин, метко прозванный Жабой за свои пухлые формы и широкий рот с тонкими губами. Он сгорал от любопытства, наблюдая за незнакомцами – такого грандиозного события в своей жизни он не мог и припомнить. Чуть поодаль, между такими же лачугами, из которых состояла деревня, столпилось всё население, от мала до велика.

Монт отсчитал своими длинными ногами десять шагов, воткнул в землю прихваченную у двери палку и насадил на неё небольшой мешочек, набитый травой, на белом боку которого был нарисован чёрным маленький кружок.

Вернувшись на место, он неторопливо расправил верёвку, закрепил в утолщении шарик и начал раскручивать его над головой. Все с интересом следили за его действиями. Каким-то мягким неуловимым движением Монт вдруг остановил вращение, и шарик с лёгким свистом вырвался из пращи.

Точность попадания превзошла все ожидания – шарик угодил прямо в центр нарисованного кружка. Вокруг раздался гул одобрения. Жаба довольно хмыкнул и, оторвавшись от охапки, вразвалку подошёл к другу. Вытащив из необъятного балахона, служившего ему всей одеждой сразу, такую же верёвку, он неожиданно быстро и ловко, под одобрительные возгласы зрителей, послал свой шарик следом за монтовым. И опять точно в центр.

Ник во все глаза смотрел на такие чудеса меткости. Он читал в учебнике о таком оружии, которым пользовались воины Древней Греции (ну, или ещё каких-то там стран в древней истории), но никогда не верил, что из этого приспособления можно вообще куда-то попасть. А чтоб ещё и с такой точностью!

На его друзей показательные выступления тоже оказали неизгладимое впечатление. Дарт замер, хлопая глазами и забыв закрыть рот. И даже невозмутимый обычно Тван стоял, почёсывая затылок, что было свидетельством крайней степени изумления.

На следующее утро начались тренировки. На два столба уложили шест со свисавшими с него полотнищами грубой ткани, должной задерживать летящие мимо цели шарики. У занавеса установили три палки с мешочками, и учёба началась.

Монт не обладал особым красноречием и пытался научить бросать шарик собственным примером. Но то, что в его руках выглядело, как волшебство, в исполнении его подопечных смотрелось, как жалкое дёрганье свежеиспечённых паралитиков.

Но, ко всеобщему изумлению, талант учительства внезапно открылся у Жабы, и он, гордый от резко выросших после его вмешательства успехов парней, через час уже дружески похлопывал их по плечу, называя «ах, ты мой шаромёт».

Никите такое обращение совершенно не нравилось, как, впрочем, и Дарту с Тваном, но Урсин, оказавшийся в отличие от своего хмурого друга довольно весёлым малым, не говорил при этом больше ничего обидного, и Никита решил пока не лезть в бутылку. А кто он теперь – самый, что ни на есть «шаромёт»!

Разговорчивый Урсин, пока потные юноши пытались, под ехидные смешки прятавшейся за лачугами детворы, попасть хотя бы просто в мешок, рассказывал им о житье-бытье местного населения. Стаки, чья жизнь от рождения и до самой смерти проходила на этих болотах, научились пускать в дело всё, что могла дать эта нищая земля.