...В Тиебису автобусы с детьми въехали в 21.40.

И Скорпион, который лично встречал колонну на блокпосту, не отпустил «аспидов» обратно в джунгли, а дал им маленький выходной – сегодня они спали на нормальных постелях в одной большой палатке...

...После той колонны, которую французские десантники вытащили из Буаке и довели сначала до Тиебису, а потом и до столицы, основные, активные боевые столкновения между повстанцами и правительственными войсками были закончены, и теперь французы только охраняли блокпосты и посольства в Ямусукро. Снайперская группа «Аспид 333» по приказу Скорпиона влилась в состав взвода Стара – надобность в ней отпала сама собой.

А 15 октября в 18.20 в Ямусукро высадилась полубригада французских десантников под командованием полковника Ла Грасса – операция «Единорог» была закончена, поставленные задачи – выполнены.

Через сутки, уже в Абажеле, генерал Жерарди, пожимая руку Кондора, спросил:

– Значит, ты решил все же возвращаться, Ален?

– Со дня на день у меня должен родиться сын, Паук.

– Ну, что ж... Не могу тебя неволить и тем более приказывать вне боевой обстановки... Дети – это, наверное, самый важный результат всей нашей жизни, капитан. У меня их, к сожалению, нет, и уже не будет. – Он пристально посмотрел Андрею в глаза. – Надеюсь, что мы еще увидимся когда-нибудь, «Семьдесят седьмой»?

– Все может быть, мон женераль. Все может быть...

– Что ж, удачи тебе, Ален. И не забывай старого Паука.

– Не забуду – это уж точно! Никогда не забуду! И спасибо за все, Огюст.

– Расти сына, капитан! Прощай!

...17 октября в аэропорту Бен-Гурион Андрея встретил Генка:

– Привет! Ты какого хрена вернулся, бродяга!

– Отпуск закончен! – грустно улыбнулся Андрей. – Пора детей рожать и воспитывать, дружище! Пора!..

...А через четыре дня случилось то, чего он так ждал...

Филин плакал...

По-мужски, как воин, беззвучно, пытаясь сдерживаться, но слезы бежали из глаз сами. Он сидел на корточках, опершись спиной о дверь. Там, за этой дверью, в одной из израильских больниц, рождался его сын... Андрей слышал все: и стоны Лины, и первый крик сына...

«...Сын! Сын!!! Сколько же лет я тебя ждал, бог ты мой. Сын. Малыш! Кем же ты станешь, Максим мой! Максим Андреевич, Максюшка! Только бы ты никогда не видел войны...»

Когда его впустили в родильную комнату и он наконец-то увидел своего крошечного сына и измученное родами лицо Лины, слезы опять непроизвольно потекли из суровых глаз.

– Зайчики мои. Зайчата... – Он целовал сына и его мать и не мог сдержать слез. – Спасибо! Спасибо тебе! Любимые мои, родные!..

Вот сейчас, в 5 часов 20 минут утра, начиналась его новая жизнь. Новая жизнь! В чужой стране! И он пытался все забыть, но память...

Память!.. Никогда не давала ему покоя и не отпускала от себя.

Она, зараза, всегда напоминала ему о том, кто он есть на самом деле...

...К тебе, задыхаясь от бега,

На горе свое тороплюсь...

...Жизнь потекла своим чередом.

Размеренная... Да, в общем-то, нет... Просто теперь у Андрея появились совершенно иные заботы. Теперь у него был сын.

Чтобы иметь возможность видеть его почаще, Андрей устроился на какой-то частный заводишко ночным охранником. В этой будке он просиживал с 6 вечера, когда закрывался единственный цех и он оставался один на всей территории, до 10 утра, когда приезжал на работу старший мастер, который открывал двери цеха. После этого Андрей садился на велосипед и через полчаса уже открывал двери своей «конуры». Душ, чашка кофе...

В 11.00 он уже звонил в дверь Лины – с Максиком пора было гулять.

Несколько бутылочек со смесью, с водой и...

Три часа по улицам, набережным, по парковым аллеям, потому что сон на свежем воздухе – это самое лучшее, что можно придумать для того, чтобы карапуз вырос здоровым и сильным.

Он жил своим сыном и был почти счастлив.

Но...

Иногда на него накатывали такие цунами памяти и ностальгии, что он просто не сдерживался и звонил... Звонил в Одессу, чтобы хоть так издалека прикоснуться к своей родине и услышать голоса тех, кто ему был по-человечески дорог – там, в Одессе, жила его уже давно прошедшая юность...

...В трубке телефона-автомата, стоящего в центре города, долго раздавались длинные гудки. Андрей уже совсем решил было повесить трубку, как вдруг:

– Алло?! – произнес в трубку сонный и такой родной голос. Часы показывали 23.40.

– С праздником, Синичка!

– Андрюшка! Спасибо, родной. Ты почему не звонил так долго? Полгода прошло!

– Да времени все не было.

– Занят очень?

– Не то чтобы... Но тебя поймать дома можно только поздно вечером, а я в это время, как правило, уже сплю или на работе.

– У тебя что-то случилось?

– Нет. С чего ты взяла? Просто хотел поздравить тебя с праздником!

– Ты же меня обманываешь. Не стыдно? Ты всегда звонишь тогда, когда тебе плохо.

– В порядке у меня все. Работаю.

– Когда приедешь?

– Слушай, Синичка, не дави на больной мозоль. Сам хочу – соскучился я за Одессой... Да и родители уже в возрасте.

– А знаешь, Андрюша, я ведь помню, как ты позвонил мне в первый раз из Израиля.

– Да? А я уже и не помню. Кажется, что это было сто лет назад.

– Семь с половиной, Андрюша.

– Расскажи мне. А то у меня, как в песне: все, что было не со мной – помню. А вот, что со мной – не помню ни хрена!

– Тебе тогда было плохо. Ты был дома, один. В инвалидной коляске – ну после того, как ты там, на стройке разбился...

– И я тебе все это рассказал?!

– Да, Андрюша! Ты всегда мне звонишь, когда тебе плохо. Уже тринадцать лет!!!

– Идет время... Я уже начал забывать твое лицо. Я уже даже не прошу, чтобы ты прислала свою фотку. Устал за восемь лет. А ты не хочешь, чтобы я увидел твое лицо.

– Ты сам виноват! А может быть, и не виноват. Только тогда, весной в 90-м, когда ты вернулся из госпиталя, мне показалось, что ты испугался наших с тобой отношений.

– Не знаю, Синичка, все может быть...