— голова болит, а толку никакого. Всегда приходится больше делать то, что надо другим, а не тебе. Вот и нынче тоже — собирался печку как следует вытопить, в тепле посидеть, а русские выгнали на мороз…

Возле хутора Дзотто и Марчелло наткнулись на группу итальянцев. Это были Чезаре Боттони с тремя уцелевшими артиллеристами. Левая рука у Боттони висела на перевязи, но он сказал, что, вероятно, рана неопасная, мелкий осколок. Офицеры отошли в сторонку, чтобы поговорить без свидетелей, а Марчелло подошел к артиллеристам — они стояли нахохленные, измученные, один из них только в мундире — шинель потерял. Кто-то из них сделал попытку закурить, но другой предостерег:

— Брось. Пристукнут.

— Ты думаешь?

— Кругом Иваны.

— Не видать.

— Увидишь — поздно будет.

— Верно. Утром увидели, а потом…

— Вот жизнь — покурить нельзя.

— Курение вредит здоровью, — вступил в разговор Марчелло. — Врачи говорят.

— А война?

— Война тренирует волю солдата — так пишут в газетах. Кроме того, свежий воздух…

— Брось трепаться… Что же с нами будет?

— Поесть бы…

— Ты бы шинелишку надел, — сказал Марчелло солдату в мундире. — Кишки отморозишь.

— Дашь — надену.

— Я тебе не интендантство… Возьми любую с убитого — столько их в степи валяется.

— Неудобно вроде. Свои ведь.

— Ну и осел. Им на небесах тепло, а нам тут еще мыкаться…

Чезаре Боттони и Дзотто пытались уяснить обстановку, но никто ничего не знал.

— Нас прикончили так, что мы не успели даже крикнуть «мама», — сказал Боттони.

— Я видел, Чезаре. У нас не лучше. И Антонио нет.

— Как раз перед атакой танков я получил приказ сменить позиции, занять оборону в районе штаба дивизии. Понимаешь, что это значит?

Чезаре Боттони послал двух своих солдат на разведку. Те вскоре вернулись, сообщили: русских в хуторе нет, на окраине, в предпоследнем доме, находятся остатки штаба дивизии. В самом деле, там оказался офицер разведки с двумя солдатами, картограф и командир взвода охраны с четырьмя солдатами. Выполняя приказ, они дожигали штабные документы — в широкой казацкой печи било пламя и крутились хлопья раскаленного бумажного пепла. И заодно кипятилась в ведре вода для кофе. После потусторонне серого рассвета с вулканическим гулом канонады, после ужасов танковой атаки и блужданий в снегопаде тепло и свет действовали расслабляюще, и Чезаре Боттони сказал, что им, пожалуй, следует заночевать.

— И проснуться со штыком у горла! — фыркнул офицер разведки.

— Они не станут наступать ночью, — сказал Чезаре Боттони. — Их солдаты тоже не железные.

— Начали же они наступать в такую погоду. О русских никогда не скажешь, что они сделают, а что нет.

— Это блеф, — не согласился Дзотто. — Они подставляют бока Паулюсу…

— Или садятся ему на загривок… Это с какой стороны смотреть!

— Плевать мне на Паулюса и его загривок, если гибнет наша дивизия…

После небольшой, но горячей перепалки, в которой артиллерист стал обвинять разведчиков в слепоте, а командование в спячке, решили все же идти. Поспорили из-за дороги: артиллерист предлагал держать путь на Кружилин, по торной дороге, разведчик же настаивал, что именно торная дорога всего опаснее; раз уж русские совершили прорыв, они оседлают ее танками и будут держать открытой для машин. Остановились на компромиссе: идти осторожно, если до рассвета почему-либо Кружилина не достигнут, свернут правее. Справа от них стояли немецкие части, и боя там как будто не было.

Сначала им повезло: в километре от хутора они встретили колонну немцев численностью до роты. Немцы шли, натянув на уши пилотки и подняв воротники шинелей, отчего солдаты, вдобавок залепленные влажным снегом, выглядели по-бабьи. Шли хотя и не на передовую, а в тыл, но организованно и при оружии. Обер-лейтенант, к которому обратился Чезаре Боттони, объяснил:

— Отступаем по приказу. Итальянцы и румыны открыли русским путь в наш тыл.

— Не мы открыли, а нас открыли! — вспыхнул Боттони. — Мою артиллерию передавили русские танки.

— Надо уметь стрелять.

— А где были немецкие танки? Где авиация? Вы не оказали нам поддержки, бросили одних.

— Господа, нам не до ссор, — примиряюще сказал Дзотто. — У нас один противник и одни задачи.

Немец смягчился:

— Ничего, завтра все поставим на свое место.

— А чего, как вы думаете, добиваются русские?

— Это ясно — хотя бы временно перерезать пути снабжения Паулюса в излучине, чтобы ослабить последний наш удар по Сталинграду. Воспользовались метелью, когда наша авиация не может работать. Мелкая авантюра.

— Пока они имеют успех.

— На один день. За счет внезапности.

— Спасибо за информацию…

Обер-лейтенант посмотрел на часы со светящимися стрелками, подал команду: «Марш! Быстрей!» И через две минуты немцев словно и вовсе не было — растворились в белой мгле. Но итальянцев подбодрила и самоуверенность обер-лейтенанта, и то, что немцы не понесли потерь и организованно отходят на новый рубеж. Значит, дела еще не так плохи, как показалось. Однако длилось это недолго — позади нарастал и нарастал медленный моторный гул. Ни выстрелов, ни ракет, ни одной искорки света, только этот ровный, даже какой-то чересчур деловитый гуд. Свои? Чужие? На танки не похоже.

На всякий случай отошли с дороги в устье небольшой балки, поросшее не то какой-то дурной высокой травой, не то кустарником. Вскоре на дороге появились тягачи с тяжелой артиллерией. Рокочущие, темные, с размытыми контурами, словно бы совсем без людей, сами по себе ползли машина за машиной, как доисторические чудовища с толстыми длинными хоботами, судорожно вытянутыми в одну прямую линию. Колонна оказалась длинной, растянувшейся больше чем на километр. За пушками, иногда прибуксовывая на свежем снегу, пошли грузовики с крытыми брезентом платформами, тоже, казалось, совершенно безлюдные. И это безлюдье и размеренное их шествие из тьмы во тьму нагоняло оторопь, было страшнее по своим неисповедимым последствиям, чем атака танков на живом поле боя.

— Мне бы все это, — пробормотал с завистью Чезаре Боттони.

— Что ты говоришь, Чезаре? — спросил Дзотто.

— Ничего. Это русские.

— Да, русские.

— Кто-то говорил, что они не воюют ночью, — зло фыркнул офицер разведки.

— Не задирайтесь, — посоветовал Дзотто.

— Значит, все, левое плечо вперед! — скомандовал Боттони. — Если русские перерезают поперек излучину, надо уходить в направлении Миллерова.

— Посмотреть бы по карте. Фонаря ни у кого нет?

— У меня карта в голове. Со всеми подробностями. А компас можно присвечивать зажигалкой…

Но компас компасом, а местность местностью — снег был неглубок, но вязок и скользок, то и дело попадались овраги с крутыми склонами, и приходилось идти либо по ним, следуя всем прихотливым извивам, либо обходить, да еще тщательно присматриваясь, куда ставить ногу. Иначе можно было сорваться и покатиться с определенным риском свернуть