в производстве олова с Боливией и Малайей; приводными ремнями, то есть транспортными средствами, наземными и морскими, они соединяются с английскими плавильнями, а оттуда уже чистое олово направляется на заводы Соединенных Штатов, Бельгии, Германии и Канады. Колебания спроса и предложения точно отмечаются в цифрах котировки манометром, который носит название «биржа».

Чтобы согласовать добычу металла на рудниках Боливии и Малайи, директорат акционерного общества «Омонте тин энд энтерпрайсис консолидейтид» посредством выпуска соответствующего количества акций регулирует финансирование производства обоих районов, транспортные расходы и стоимость обработки руды на плавильных заводах. Директорат поддерживает также контакты с советниками Омонте в Лондоне, Нью-Йорке и Париже, которые осуществляют руководство рудниками Боливии, Малайи и Голландской Индии, не принадлежащими акционерному обществу; они же представляют интересы Омонте как держателя акций пароходной компании и как пайщика плавильных заводов «Вильямс Харвей». Омонте, самый крупный держатель акций и президент общества «Омонте тин энтерпрайсис», является также пайщиком и вице-президентом «Интернейшнл тин», которая, в свою очередь, имеет пай в обществе «Омонте тин»; кроме того, у Сенона Омонте есть личные вклады в германские фабрики аспирина, в банки Лондона и Буэнос-Айреса, в Вольфрамовый трест, в Тихоокеанскую пароходную компанию и в сельскохозяйственное производство Кочабамбы.

Его превосходительство сеньор Омонте стал, таким образом, президентом четырех акционерных обществ с резиденцией в Лондоне и Нью-Йорке и президентом своей собственной компании, в которой он владеет всем пакетом акций. От этих главных осей зависят другие, на них крутятся колеса поменьше — конторы, управления, административные службы, представительства и агентства: директорат в Лондоне, адвокатская контора в Париже, совет администрации в Нью-Йорке, контора технического надзора в Нью-Йорке, агентство в Лондоне, представительство в Ла-Пасе, представительство в Малайе, горнорудное управление в Оруро, управления банков в Ла-Пасе, Оруро, Кочабамбе и Уйюни, пароходная контора в Нью-Йорке, филиал административного правления в Чили, управление железных дорог в Боливии.

Боливийский горнопромышленник размножается способом деления, и с каждым новым делением возрастает его способность захвата новых финансовых сфер при помощи выгодных сделок. Превратившись в подобие бесконечного трансмиссионного привода, промышленник Омонте непрерывно обогащает самого себя, получая барыши от руды, добываемой на его собственном руднике, от железной дороги (Омонте-железнодорожник), от пароходства (Омонте-арматор); когда руда поступает в Англию, он получает деньги от плавильных заводов (Омонте-литейщик), и после того, как олово выбрасывается на рынок, он срывает куш за чистый металл (Омонте-горняк).

Ремень-конвейер начинает свой путь в Боливии, нагруженный оловом, которое превращается в золото; затем пустым возвращается в Боливию, чтобы забрать новую партию олова… Гигантская пирамида отбрасывает свою тень на всю страну, служащую основанием этой пирамиды. Вершина пирамиды — Сенон Омонте; под ним — другие крупные шахтовладельцы; за ними — управляющие, администраторы, инженеры и адвокаты, целиком зависящие от его подачек и от его настроения; ниже— правительство, подчиняющееся промышленной элите; еще ниже — подрядчики, лавочники, старшие рабочие, мелкие служащие, счетоводы, забойщики, крепильщики, откатчики, буровые мастера, разнорабочие, мужчины, женщины, голодные дети, и на всех них давит своей тяжестью совершенная пирамида мирового капитализма.

XIV

Луженые гербы

1636 год. В этом году умер великий скупец: он никогда не подавал милостыню беднякам и оставил завещание, по которому следовало сделать много всяких бесполезных дел… Среди прочих распоряжений он выразил волю, чтобы роскошно украсили за его счет всех мулов в Потоси.

Милагрос была креолкой, уроженкой Кубы. В нее влюбился один испанец и женился на ней. Некий офранцуженный пуэрториканец, поэт и вольнодумец, следующим образом заключил эпиталаму, в которой выражал свое восхищение прелестной креолкой с глазами цвета кофе и властным тонкогубым ртом:

Я был безбожником.

Поверить в такое чудо, как Милагрос, не хотел.

Ее увидел я — и вдруг поверил.

Дворянин, в чьих жилах текла королевская кровь, привез креолку в Париж. Большую часть времени он возлежал на своем роскошном ложе в одном из фешенебельных парижских отелей, потягивая шампанское, как вдруг схватил — это случилось в 1915 году — пневмонию и умер, оставив супруге славное имя, ворох долгов и кучу детей, с разницей между старшим сыном и младшей дочерью в пятнадцать лет. Вскоре после «го смерти судебные чиновники произвели опись имущества, а еще через неделю продали его с молотка.

Вдова перебралась в Испанию, где жила на королевскую пенсию и сумела дать детям образование. После ее смерти детей рассовали по домам прославленных родственников. Младшая дочь, носившая имя матери — Милагрос, попала к графу де Касальта, материальное положение которого было тоже плачевным.

Старшему сыну, Фелипе, достался только титул наследника майората, герцога де Сальватьерра, каковым титулом он пользовался без зазрения совести всю жизнь, привлекая своим вельможным мотовством внимание банкометов, владельцев отелей и журналистов всей Европы. «Щеголяя благородной осанкой и внушительного размера носом, — говорилось в одной из светских хроник агентства Гавас[45],— он не знает, что значит оплачивать счета, полагая, что плебеи — владельцы отелей, мужланы-ювелиры и банкиры-буржуа — только для того и существуют на свете, чтобы удовлетворять прихоти аристократа королевской крови».

Он был родственником короля Альфонса, а сам монарх, безусловно, держался того же мнения: назначение плебеев состоит в том, считал он, чтобы покрывать бешеные расходы его родственника. Альфонс был богаче мальоркинца Хуана Марча[46], но проявлять заботу о благополучии отпрысков королевской семьи ему хотелось еще меньше, чем заботиться об успехах революционного движения. Поэтому он считал, что долги Фелипе нисколько не портят их родственных отношений, и, узнавая о его очередном биржевом подвиге, говорил с ухмылкой: «Как вам нравится этот озорник?» И на этом дело кончалось.

Даже в тех случаях, когда непомерные траты вели к банкротству и оно получало международную огласку и его обсуждали в газетных передовицах, Альфонс продолжал снисходительно улыбаться.

Однако популярность Фелипе — не без участия репортеров из отделов светской и политической хроники — часто приобретала скандальный характер. Изображение герцога де Сальватьерра, обладавшего типичным бурбонским профилем, слишком часто появлялось на страницах газет, причем с самыми нелестными подписями, вроде той, которая была передана агентством Гавас своим отделениям и через аргентинскую газету «Критика» попала в Боливию. В веселом тоне в ней было сказано, что герцогу запрещено переступать порог игорного дома в Монте-Карло и предложено покинуть Монако.

В одной пикантной заметке говорилось:

«Дон Фелипе, разумеется, имеет право