Люди не рождаются с крыльями. Многие верят, что любой, посмевший нарушить волю Создателя, обречен на гибель. Если кто-то попытается летать, Бог может протянуть с небес руку, — и дерзкий человек будет сброшен на землю и уничтожен.

Он поправил на ней покрывало.

И сделал это уже в шестой или седьмой раз. Когда он вернулся к мольберту, я пригляделся к покрывалу. Почему он сегодня так недоволен им? Обычно донна Лиза сама справлялась с этим и одевалась точь-в-точь в соответствии с его пожеланиями.

В те дни, когда маэстро решал, что сегодня будет работать над портретом, он посылал меня к донне Лизе, чтобы я ее предупредил и у нее было время подготовиться. Она надевала выбранное им платье и шла в студию. С помощью няни усаживалась в кресле, накидывала на себя покрывало и принимала позу, необходимую для этих сеансов. Поэтому, когда приходил Леонардо, ему оставалось сделать лишь самые минимальные поправки в ее внешнем облике, и сеанс тут же начинался. Я же оставался в студии лишь в тех случаях, когда этого требовал маэстро.

Иногда он находился в доме не более получаса, а иногда проводил полдня или даже больше. Во время работы он мог подолгу смотреть или на саму донну Лизу, или на ее портрет.

Ее это нисколько не смущало. Она была женщиной, которая умела сидеть молча, погруженная в свои собственные мысли. Иногда хозяин выходил из задумчивости и произносил слово или два, и тогда она спокойно продолжала разговор, как будто не прошел целый час. Время текло для нее приятно и незаметно, она чувствовала себя свободно, и его приступы молчания нисколько ее не смущали. Если же ему казалось, что она не в настроении, он просил меня рассказать какую-нибудь историю, и я выполнял его просьбу.

Но что не так было сегодня с ее покрывалом? Может, она слишком далеко отодвинула его со лба?

Хозяин продолжил работу, но через несколько минут снова отложил кисть.

— Вы должны сказать мне, что у вас случилось.

— У меня все в порядке, мессер Леонардо.

— Нет, что-то вас беспокоит.

— Ничего, совсем ничего.

— Дама, которую я написал на этой доске, — совсем не та, что сидит сейчас передо мной.

Он дразнил ее. И она ответила с улыбкой:

— Да, это моя лучшая подруга. А поскольку для меня нет подруги лучше, чем я сама, то это все-таки я, уверяю вас!

Он вздохнул и снова поднял кисть.

Но в ней действительно что-то переменилось. Я внимательно посмотрел на нее, пытаясь увидеть то, что уже увидел хозяин. Платье было то же самое. Как и волосы, покрывало, выражение лица…

Она взглянула на няню, которая всегда сидела на кресле у дверей.

— Зита, — сказала она, — если хочешь, пойди отдохни немного. Со мной все будет хорошо. Я пошлю за тобой Маттео, когда ты мне снова понадобишься.

Няня, поблагодарив госпожу, встала с кресла и вышла из комнаты. Через двор она удалилась в ту часть дома, где жили слуги.

Хозяин посмотрел на меня.

— Маттео, — медленно произнес он, — мне нужна александрийская белая. Будь любезен, сходи за ней в мастерскую.

Я уставился на него. В мои обязанности входил уход за кистями и красками, и я относился к этому очень серьезно.

Он знал, что у него под рукой предостаточно александрийской белой. Со своего места я отчетливо видел, что краски еще много. Я уже открыл рот, чтобы сказать об этом, но он продолжал:

— Мне нужна свежая краска, только что приготовленная. Но особенно не торопись. Я жду тебя не раньше чем через час.

Я поклонился и вышел.

Итак, у меня был час свободного времени. Шагая в город через Сан-Лоренцо, я размышлял о том, чем бы лучше заняться. Я мог направиться прямо в тайную мастерскую при монастыре.

Даже если Зороастро не понадобится моя помощь, хорошо будет просто полюбоваться его работой. Но денек выдался чудесный, и мне хотелось побыть на улице.

Кроме того, я чувствовал, что в моем сознании что-то происходит. То, что начиналось как настоящая мука, постепенно, незаметно для меня самого превратилось в нечто совсем иное. После того как алфавит и множество простых слов угнездились в моем сознании и стали частью моей повседневной жизни, я начал получать удовольствие от процесса чтения.

Сначала я читал по слогам. Но потом мои спотыкающиеся фразы стали более уверенными. Теперь, спускаясь к Арно по Корсо, я разглядывал афиши и объявления на стенах и выискивал в них уже известные мне слова. Я делал это каждый день, и с каждым днем число узнаваемых слов возрастало.

Писец находился на своем обычном месте у Понте Веккьо.

Когда он узнал, что Фелипе дал мне качественную бумагу, которой я мог расплатиться за занятия, он согласился учить меня все то время, что я буду свободен от своих обязанностей. Фелипе, очень занятый и реставрацией фрески, и ублажением флорентийского Совета, согласился на эту сделку.

Писец неплохо заработал еще на самом первом листе бумаги, который я принес ему перед Рождеством и Крещением.

Изображение волхвов и красивая подпись под ним выглядели на хорошей бумаге так великолепно, что покупатели были готовы хорошо заплатить за это. Теперь старик лучше питался и мог покупать дрова для очага в комнате, которую снимал.

— Привет, Маттео! — сказал он, не поднимая головы, когда я приблизился.

Для его возраста у него был отличный слух, и он так прочно обосновался на своем месте у башни, что люди порой воспринимали его как часть этого строения и совсем не замечали его присутствия. Так он собирал обрывки информации, подслушивая чужие разговоры, и передавал их другим за выпивку и кусок хлеба. Когда я теперь думаю об этом, мне кажется, что в те трудные времена для него, возможно, это был единственный способ не умереть с голоду.

А я знал, что такое голод. Ведь не так уж много времени прошло с той зимы, когда перед лицом голодной смерти я тоже согласился на воровство. А этот мой поступок повлек за собой по крайней мере одну смерть — священника, которого Сандино забил насмерть своей дубинкой.

Я присел рядом с писцом и в ожидании, пока он закончит выводить какой-то текст, достал книжку, подаренную мне донной Лизой.

— Ну, как далеко ты продвинулся? — спросил меня писец.

— Дошел до четвертой страницы. И там есть четыре слова, которых я не знаю.

— Тогда читай с самого начала, — сказал писец. — А я послушаю.

— «В одной далекой стране жил-был дракон, — медленно прочел я. — Этот дракон был свирепым чудовищем с длинным-предлинным хвостом. У него были огромные красные крылья и тело, покрытое чешуей. Открывая свою страшную пасть, он извергал огонь и издавал страшное рычание. На лапах у него были острые когти, и он убивал всех, кто попадался ему на пути».