Я почти не помню, как прошел этот день. Я с кем-то говорил, что-то делал, ел, пил, а перед глазами стояла берестяное послание с корявыми строчками. И маленький кожаный мешочек, зарытый мной под старым престарым дубом. Было полное ощущение, что я уже похоронил Асмир. Приду я к ним или не приду, ее не отпустят живой. Мой недавний опыт тому яркое подтверждение. Случившееся с 21 веке, повторялось в десятом, или, вернее, наоборот… Только на этот раз голос рассудка не посмел даже пикнуть. Я выполню условия Ворона, даже если потом горько пожалею о содеянном. Или я не Велеслав сын Ратбора, он же Игорь Семенов.

Окончательно утвердившись в своем решении, я собрался заглянуть на огонек к Хенрику с Бенгтом, чтобы скрасить себе долгий вечер приятной компанией. Выспавшийся Роберт, решил опробовать свои силы и увязался за мной, так что на преодоление ста метров, разделяющих избы, мы потратили не менее пятнадцати минут. У веселых варяжских парней уже стоял дым коромыслом. Пищали по углам девки, медовуха лилась рекой, и т. д. Молодежь отрывалась по полной программе. Я даже на время действительно отключился от своих проблем, но, памятуя недавний запой, был крайне осторожен в употреблении горячительных напитков. Не дай бог, просплю завтрашний полдень. Короче, свой последний вечер я попытался провести так, как завещал нам основатель соцреализма: чтобы не было мучительно больно… Вот на счет "больно", это я зря вспомнил. Веселье испарилось, как роса под июльским солнцем. И сколько я потом не старался переключиться, перед глазами периодически возникало лицо Вещего Могильщика, перекошенное садистской ухмылкой. Не думаю, что у Ворона фантазия окажется намного беднее.

В общем, я замкнулся и стал подыскивать подходящий предлог, чтобы поскорее ретироваться. Тем более, что как следует выспаться перед завтрашним днем, мне действительно не помешает. Изредка я ловил на себе подозрительные взгляды Роберта. Видимо, ему тоже было удивительно, от чего у меня так резко изменилось настроение… Было уже заполночь, когда я все-таки сумел улизнуть с пирушки, сославшись на слабость Роберта, который к этому времени стал клевать носом. На обратную дорогу мы потратили вдвое больше времени, а когда добрались до избы, я почти тащил побратима на себе. Уложив франка на лавку, и убедившись, что он крепко заснул, я перечитал разбойничье послание, чтобы еще раз на всякий случай уточнить время и место назначенного мне свидания. Потом бросил бересту в еще жаркие угли печи и завалился на лавку.

По закону подлости, сон не шел ко мне ни под каким видом. Я ворочался, кряхтел, и чем сильнее старался уснуть, тем хуже это получалось. За неимением моего замечательного плейера и английских кассет, пришлось прибегнуть к старинной методике подсчета баранов. И когда я насчитал уже почти три полные отары, сон, наконец, смилостивился и погасил мое перевозбужденное сознание.

Проснулся я поздно, но до полудня оставалось еще часа полтора. Не могу сказать, что я вынырнул из сна полным бодрости и сил, однако и на трясущуюся развалину походил мало. Разлепив тяжелые веки, я увидел сидящего за столом непривычно серьезного Роберта и собрался было, повернувшись на бок, отпустить едкую шутку в адрес его каменного лица, как вдруг обнаружил, что не могу пошевелиться. Приподняв голову и бросив взгляд на свое непослушное тело, я с удивлением увидел, что прикручен к лавке крепкими веревками. Мой недоуменный взгляд Роберт встретил стоически: глаз не отвел, но и объяснять ничего не стал. Ждал моих вопросов. И дождался.

– Что случилось, Роберт? Как ты растолкуешь мне это? – я показал на веревки глазами.

– Прости, Велеслав, это для твоего же блага, – ответил побратим, и все-таки отвернулся, не выдержав моего пристального взгляда.

И тут, наконец, до меня дошло.

– Как ты узнал?!

Вместо ответа он показал мне частично обугленную бересту. Да, разведчик бы из меня получился хреновый: нужно было дождаться, чтобы она на моих глазах превратилась в пепел. Эх, да что теперь…

– Еще у Хенрика я заподозрил, что с тобой не все ладно. Временами лицо у тебя делалось такое… Обреченное. А утром случайно наткнулся на это… Ты не спасешь ее, Велеслав. Только себя погубишь. А этого я позволить не могу.

– Развяжи меня, Роберт. Или ты мне боле не друг. Я исполню то, что задумал, даже если ты меня гвоздями к лавке приколотишь.

– Не проси, Велеслав, не развяжу. Можешь после убить меня, но я не допущу, чтобы моего побратима какие-то там Вороны расклевали.

Я понял, что переубедить его невозможно. В конце концов, на его месте я, наверное, поступил точно так же. Но мне от этого не легче. Я рванулся изо всех сил, и веревки чуть-чуть поддались, – все-таки Роберт не рискнул затянуть узлы слишком туго, боясь разбудить меня раньше времени. Я настырно бился, как рыба об лед, и с каждым рывком чувствовал, что выигрываю по миллиметру свободы. Еще немного и можно будет выскользнуть из пут. Но для этого нужно остаться в гордом одиночестве, иначе Роберт не позволит мне такой роскоши…

Я перестал трепыхаться и с возмущенным видом отвернул голову к стене. Побратим, видимо, чувствуя себя последним Иудой, продолжил безрезультатные попытки достучаться до моего рассудка.

– Велеслав…

Я молчал.

– Велеслав, после ты поймешь, что я был прав. Тебе не о смерти надо думать, а о мести. Асмир ты не поможешь, но сумеешь отомстить за нее.

Я, наконец, соизволил повернуться.

– За каждый день отсрочки они будут отрубать ей по пальцу, затем дойдут до ушей, глаз… А после передадут мне. Ты желаешь это узреть своими глазами?

Роберта передернуло. Но упрямый франк развязывать меня все равно не собирался.

– Коли не собираешься меня развязывать, сходи хоть к Ольгерду, пускай засаду на тропе поставит. Авось вытянем из разбойников, где их укрывище.

Роберт так обрадовался моему предложению, что даже забыл уточнить: где именно ставить засаду. А ведь в послании точное место не упоминалось. Когда за побратимом захлопнулась дверь, я начал дергаться с удвоенной энергией. И вскоре, к своему удивлению, действительно освободился. По дороге к двери мелькнула мысль, что Роберт может поднять тревогу, когда обнаружит мое отсутствие, и викинги еще сумеют мне помешать… Додумать эту мысль я не успел, так как неожиданно столкнулся с Робертом в дверях: очевидно он вернулся, что бы уточнить у меня место назначенной встречи.

Проклиная, на чем свет стоит, свое невезение, я ударил побратима в солнечное сплетение, а когда он согнулся, судорожно глотая воздух, двинул локтем сверху вниз, целя в район еще не зажившей раны. Роберт охнул и осел. Подняв бесчувственного побратима, я перенес его на лавку и стал тщательно приматывать к ней веревками. На этот раз я сам почувствовал себя Иудой. Что-то противно ворочалось внутри, вызывая во мне не меньшую боль, чем та, которую я причинил раненному другу. Кажется, это была совесть. Ничего, перетерплю, не долго уж осталось. Все равно другого выхода у меня не было.

Я почти закончил возиться с ногами Роберта, как вдруг в ребра мне уперлось холодное стальное острие. Осторожно повернув голову, я встретился с глазами побратима, в которых отражалось сейчас неподдельное страдание, причем отнюдь не физическое.