Викинги-недоросли охотно ухватились за веревку. Хорошая штука — лен. Прут выскочил легко — не случилось даже кучи-малы, все устояли на ногах.

Харальд расплылся в улыбке:

— Я бы вырвал эту прутину пальцем. Но хорошая ребятня. Стайная. Волчата!

Второй прут пошел так же легко. Третий потребовал за себя виру — падение на спины и кучу-малу. Трогать четвертый смысла не имело: проход получился достаточно широкий.

— И пала стена до основания своего, — продекламировала Немайн, имея в виду Иерихон. Заучивание Библии наизусть не прошло даром. — Варварское войско, за мной сразу не лезьте! Сперва покажу проход епископу. Ну и с факелом пусть будет кто-нибудь.

Строили римляне на совесть, не пожалев каменной кладки. Внутри хода сухо, прохладно — и очень темно. Светлая эльфийка все-таки не драу, в полной темноте ничего не различит. Лезть же в древнюю темноту на ощупь — не самое благоразумное поведение. Клирик представил себе реакцию камбрийцев на чернокожую и серебряноволосую девушку. Во-первых, безусловно, злая нечисть. Во-вторых, прототип, шотландские трау, размножаются, исключительно похищая себе жен с поверхности. Девочки у них не рождается никогда. Увидев такую непонятку, камбрийцы бы, возможно, и не пристукнули ее сразу. Но связываться поостереглись точно. А ведь поначалу он видел свою аватару именно драу. Помешала общая злобность расы. Добрый или нейтральный темный эльф — настолько редкое исключение, что отыгрывать его — дурной тон. А втираться в душу напарнице в шкуре противной злючки немного трудновато!

Похихикивая, Клирик разглядывал черный от факельной копоти свод. Кладка прочная. Конечно, что случится за две недели с ходом, простоявшим сотни две лет? Но, прежде чем вести в подземелье детей, следовало убедиться в полной безопасности. А вот факелы в держатели он страже насовать не позволил. Темнота — это романтика! Теснота холодного камня вокруг, ариаднина нить страховки, и факел непременно в руке… Чтобы пламя дрожало и колебалось. Опять же, много факелов быстро выжрут кислород.

Наконец — дверь. Старый римский замок. Вполне исправный. Тщательно промазан салом самой Немайн. Как он скрипел две недели назад! Теперь только тихо пощелкивает под извлеченной из кармана отмычкой.

— Интересно, где мы выйдем? — неискренне гадал Клирик, корпя над кошмарным железным устройством. Не пронаблюдав в действии универсальный открыватель, епископ принял бы его за инструмент палача. — Должен быть центр города, подвал какого-нибудь из значимых зданий… Готово.

Прежде чем Немайн открыла дверь, епископ остановил ее руку.

— Ученая дочь моя, осталось выяснить один вопрос. У всякой мудрости должен быть источник…

— Для этого нам понадобится немного воска…

Пальцы сломанной руки сохранили достаточно силы и подвижности, чтобы сдернуть кольцо с правой. Осталась чуть нагреть кольцо в пламени факела — а отнять слепок от камня смог и сам Дионисий. Сицилиец прочитал надпись. На родном греческом. "Пресвятая Богородица, сохрани и помилуй Августину-Ираклию, Августу".

— Я выбрала себе другую судьбу, — сказала коронованная базилисса, смешно дернув ушами. — Но прочитанные книги забывать не собираюсь. Вегеций, Витрувий, Прокопий Кесарийский, Маврикий…

Епископ понял немного больше, чем сказал — и собирался сказать — Клирик. Разница мировосприятия — инженер старается сказать ровно сколько надо, дипломат — меньше, а политик — больше. Дионисий счел Немайн политиком. Уровнем выше себя. Хотя бы потому, что, вжившись в образ сиды, Августина-Ираклия должна была отказаться ото лжи. От самой заметной, привычной, непроизвольной, свойственной человеку как дыхание. Но сиды-то не лгут.

Базилисса-сида. Валлийские сказки и суеверия вдруг обернулись тенью умирающей Империи. Великие воители, не оскверняющие уст ложью, но позволяющие умолчание. Великие торговцы, великие строители, великие врачеватели. Они гибли в боях против варваров — но выставляли на поля битв новые поколения с упорством истинно великой державы. Народ холмов? Семи холмов Рима! Разумеется, в сказочном мировосприятии варваров. Да и легенды о странном облике, и манера валлийских рыцарей вести бой — не след ли последней сарматской алы? Сицилиец смотрел на сиду-базилиссу — а перед глазами стояла кардинальская шапка, отбрасывающая тень папской тиары. Но вести об этом разговор… не сейчас. И хорошо все взвесив. Сейчас же стоило думать о приговоре. И о душе подсудимой. Пусть Дионисий в первую очередь политик. Епископ он тоже годный. А умение читать в душах полезно и тем и тем.

Скрипит дверь, упирается в зад святого Давида. Какой там подвал! Церковь. Пустой и гулкий неф. Лунный свет играет в витражах — днем царствие небесное, ночью — волшебная сказка. Стражи не видно — отозвана на более важные объекты. К извинению коменданта, про ход он понятия не имеет. И король не знает. В которой из многих усобных замятен секрет потеряли — не важно. Важно, что город можно взять без боя, изнутри.

Немайн осторожно выглянула в щелку между створками тяжеленных дверей.

— Взгляни, владыка Дионисий.

Епископ взглянул. И признал — картина внушительная. Одно дело — наблюдать факельное шествие днем, другое — ночью. То, что для Клирика просто «здорово», для Дионисия обернулось картиной кромешного ада.

Сэр Эдгар оказался одним из немногих, кто принял судебную игру совершенно всерьез. Поднял ополчение — не на стены, но сгрудил с внутренней их стороны. По улицам скакали — кони в городской ограде случались только во время войны — рыцарские патрули. И факелы, факелы, факелы. Ночь днем не стала, обратилась в деловитое яркое пекло! Одна беда, от церкви до дома короля и казны — через площадь.

Тристану под землей понравилось. Отвязывая страховочную веревку от пояса, в последний раз напомнил задания. Осенило.

— Учитель, ты точно не пойдешь с нами?

— Я сейчас проводник, и только.

— Так может, одолжишь Альме свою накидку? Она толстая, но ночью да внезапно — за тебя сойдет. Накидка не серое платье. Налезет.

Альма даже на толстую не обиделась — побыть сидой заманчивее. К тому же ей доверили отряд, идущий к воротам! Скрип тяжелых створок. Стены Кер-Мирддина не удержали враждебного войска. Начинаются резня, насилие и разграбление.

А в церкви тихо и умиротворенно. Старые римские камни радостно впитывают шум, так похожий на учебную суету римского форта. Без пелерины августа выглядит совсем ребенком. Хотя ей должно быть… Да, девятнадцать лет. Для замужества в самый раз. А до совершеннолетия почти год. Править должен опекун. А трактирщик и не знает, что формально является регентом Римской империи!

— Скажи, Августина, почему ты не захотела передать славу победы Господу нашему? Не из-за гордыни же… Тогда бы ты не пряталась.

— Не хочу быть святой. Еще меньше, чем императрицей. Так что не зови меня Августиной! Пойми, мне пока нужно всего-навсего обеспечить себе жизнь. Небольшой уютный статус. Даже если мне предназначены великие свершения — сначала создам условия для работы. А потом начну творить. Великие дела. Малые дела. Какие уж выйдет. Совсем растением на грядке не буду. Скучно. Но и поленом в огонь — не желаю.