Небо над городом просквозила свинцовая тяжесть. Смолкли слова приговора. Запахло сыростью. И на город упали струи теплого дождя… Того, что называется грибным. Дионисий осторожно высунул руку под дождь. Ласковый, никак не походящий на дурное предзнаменование. О таком молятся. Кроме как когда…

— Урожай уже убрали?

Комендант крутанул ус.

— О да. Сегодня праздник последнего снопа, преосвященный. По этому поводу должны были состояться рыцарские ристалища, но в дождь тетивы отсыреют. Да и паства твоя отсыпается. Похоже, у нас появилась новая традиция. Не могу сказать, что не полезная. По крайней мере, новые двери и замки на тайном ходе скоро будут готовы, а пост выставлен уже сейчас. И я с нетерпением жду следующего года — очень хочется узнать, что новенького вытворит сида, чтобы снова взять город! Но отчего ты наложил на Немайн такую суровую епитимью? Сто поклонов перед образом Спасителя, каждый день, три месяца…

— Она очень гордится книжной мудростью, сэр Эдгар. И ей не помешает вспомнить, что есть нечто выше траченных молью страниц.

Черная темень перетекает по небу с востока на запад. Хмурятся лики на своде, поигрывает языческими знаками старинный крест. Раба божия Августина бьет поклоны. Земные, не вставая с колен. Первую сотню из девяти тысяч двухсот. Мысли вне тела, и даже хорошо, что тело занято. Чтоб не отвлекало. Пора делать выбор. Играем или живем? Увы, уши поклонами не заняты и ловят рядом тихий шелест одежды. Кто-то встал на колени рядом.

— Сицилиец глуп, но прав. Он хотел тебя слегка унизить, но разве может унизить человека поклонение Богу? — Голос короля.

Сида молчит. А как давать ответы, если не решено главное?

— Я могу убавить это наказание. Призвать тебя как подданную на воинскую службу на шесть недель. — Голос короля.

Сида молчит. Только сгибается и разгибается.

Король молится рядом. Вздыхает.

— И я в любом случае призываю тебя на службу с завтрашнего дня. Вне зависимости от твоего желания. Нужно разбить банду фэйри на юго-восточном тракте. Доложишься сэру Эдгару, отряд формирует он.

Гулидиен поднялся с колен и затопал по каменному полу к выходу. У королей так мало времени на молитву…

Август 1399 года ab Urbe condita

Анна шла в Кер-Мирддин в странно приподнятом настроении. Верный валлийский дождь, полосатый, как оса — то морось, то ливень — ничуть этому не мешал. Словно, и верно полтора десятка лет сбросила. Такой свободы она давно не испытывала. А то и никогда. Всегда кто-то стоял рядом — впереди, рядом, за спиной — родители, муж, дети… Но петух в священной роще правильно истек кровью, подтверждая — на три года не будет у Анны ни роду, ни племени. Только ушастая сида, ждущая в столице. И та — пока! — не имела над бывшей ведьмой никакой власти. Наоборот, сама несла обязательство выполнить уговор и принять великовозрастную ученицу. А впрочем, бывших ведьм не бывает. Чувство было пьянящее и, как любой дурман, не совсем приятное. Сладкое до гнильцы. Свежее до морозного ожога. Соленое до трещиноватой корки.

Впрочем, на большее, чем просто вдохнуть это чувство, распробовать, насладиться — и выпустить из себя — Анна не претендовала. Просто радовалась, что случился в жизни такой удивительный момент, и старалась не думать о цене. Может, поэтому и шла пешком — как бедная будущая ученица ведьмы. И как шла Неметона. Или Немайн, как сида предпочитала называть себя, зачем-то напоминая, что, как и король Гулидиен, ирландка. А впрочем, за невообразимо длинную жизнь сида накопила столько имен, что и правда впору цепляться за самое первое в надежде хоть как-то связать себя нынешнюю и себя минувшую.

Поля слева убраны, ежатся остатками срезанных стеблей, луга же белеют пятнышками овец. Ближе к городу по правую руку пошло мокроземье. Еще не болото, но и не добрая земля. При римлянах, Анна слышала, тут тоже колосилось и паслось. Но империя ушла, и болота понемногу возвращаются. Вместе с камышом и цаплями, что поселились на обвалившихся склонах старых римских канав. Зарастание и осыпание ирригаций — такой диагноз поставил Клирик, — но Анна пока об этом не знала. Впрочем, кустарниковые изгороди, разделявшие прежние поля, еще держались.

Вот из изгороди и раздавались мычащие крики цапель и карканье — чуть хриплое, чуть саркастическое. На секунду показалось — Немайн смеется. Но оказалось — ворона. Обычная, черная. Очень похожая на грача, только без белой оторочки вокруг клюва, а еще — не по грачиному хищная и нахальная. По крайней мере, достаточно наглая, чтобы схватиться с рыжей цаплей — птицей сильной и вдвое более тяжелой.

Кусты всколыхнулись, и Анна восхитилась черной злодейкой. Цапель было две. Ворона дралась в гордом одиночестве. На Анну птицы внимания не обращали: цапли явно махнули на нее крылом и спустили по категории "прочих опасностей", ворона либо слишком оголодала, либо справедливо сочла себя невкусной целью номер три. Учесть, что иногда среди людей встречаются романтики, способные помочь цаплям отстоять от нее гнездо, ворона никак не могла.

Вряд ли разбойница догадывалась, что присутствие в большом человеческом гнезде в римской миле от места схватки особы с вызывающими у птиц инстинктивную ненависть ушами лесного хищника делает ее положение совершенно безопасным. Ну не будет же ученица оборотня бить птиц, настолько похожих на птичью ипостась учителя? Получится что-то между невежливостью и оскорблением.

Ворона выглядела истинной представительницей тьмы — расчетливо махала иссиня-черными крыльями, громко и немелодично орала, показывая красный язык.

Анна скорее сочувствовала цаплям, защищающим птенцов, чем голодной вороне. Но храбростью — и ловкостью — не восхититься не могла. Пропусти ворона всего один удар длинного мощного клюва — и ей будет не до поисков пропитания. И если бы цапли разделились, чтобы атаковать с разных сторон… Вместо этого рыжие лезли в драку по очереди — и огребали тоже по-очереди.

Ворона двигалась в прибрежных кустах очень ловко, и цапли каждый раз оказывались в невыгодной позиции. Наконец вороне удалось точным клевком сбить одну из птиц в падение спиной вперед по тонким веткам, проскочить под носом у другой и метнуться к гнезду. Один точный удар — и в клюве у вороны бездыханное тельце… Цапли бросились в погоню. Но до кустов ворона добраться успела, и драка пошла по-прежнему. Если не считать изменившейся задачи — прежде вороне нужно было прорваться, теперь — смыться с добычей. Цапли от ярости совсем потеряли соображение. Их большие крылья очень мешали в кустах. А ворона скакала поверху, и, чтобы на нее напасть, цаплям приходилось подвзлетать. Обычно за этим следовал короткий встречный клевок в крыло, и потерявшая равновесие птица летела вниз. Продолжалось это довольно долго. Пока вороне не повезло. То ли удачный клевок, то ли, скорее, неудачное падение обернулось для одной из нападающих сломанным крылом…

Уцелевшая цапля заметалась вокруг искалеченной пары, а усталая, но предвкушающая пиршество ворона с добычей тяжело перелетела через дорогу. Склонила голову, серые бусинки глаз задорно блеснули. Птица поняла, что перед ней ведьма, и удостоила разговора. Басовито похвасталась: "Кра-а." Гордо поворочала головой, ухватила свое мясо и тяжело поднялась в воздух.