Мечты о японском господстве над Азией рухнули, когда американцы сначала оттеснили императорские армии на родные острова, а затем добились их безоговорочной капитуляции, сбросив атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Сразу после войны американские войска заполнили Шанхай, который, благодаря своей исторической роли главного перекрестка Восточной Азии, стал основным перевалочным пунктом для отправки подразделений домой с тихоокеанского театра военных действий. Оказавшись в окружении небоскребов Бунда и неоновых огней Нанкинской улицы, солдаты из Нью-Йорка и Чикаго чувствовали себя уже почти дома; парням же из сельской глуши вроде Арканзаса или Айовы, которые были уверены, что вся Азия похожа на незатронутые западной цивилизацией тихоокеанские атоллы, где они воевали, Шанхай казался чудом – это был самый большой город, который они когда-либо видели.

После поражения Японии Чан Кайши и его националисты снова овладели Китаем и впервые получили контроль над всем Шанхаем. Но война для Китая не закончилась. Националисты и коммунисты, которые оставили свои разногласия ради общей борьбы против японских «низкорослых бандитов»24, снова принялись сражаться друг с другом за власть над самой крупной по населению страной мира. Как раз в этот момент началась холодная война между американским и советским блоками, поэтому националистам как оплоту против коммунистов Мао была обеспечена американская поддержка. Коммунисты же, в свою очередь, пользовались безоговорочной популярностью среди сельского населения, не забывшего их доблестное сопротивление японцам.

Националисты недолго продержались у власти. Их экономическая некомпетентность привела к бесконтрольной инфляции и безработице. Там, где еще десять лет назад находился ведущий финансовый центр Азии, теперь шла меновая торговля товарами первой необходимости. Иностранные бизнесмены, которые всегда были основными игроками шанхайской экономики, принялись обналичивать свои активы и уезжать из города. Многие вернулись «домой» – в страну, гражданами которой они формально являлись, но которую, зачастую, никогда не видели. Сэр Виктор Сассун, всегда прежде всего ценивший комфорт, пренебрег своими родовыми гнездами в Багдаде и Бомбее, а также юношескими пенатами в Англии и в 1948 году переехал прямо на Багамы.

На следующий год, когда из глубины страны на город надвинулась миллионная армия Мао25, шанхайские банкиры поступили как всегда: они заключили сделку. Шанхайская элита заплатила Народно-освободительной армии, чтобы та вошла в город без кровопролития. Хотя утонченные шанхайские горожане и крестьяне армии Мао таращились друг на друга в полном недоумении, захват капиталистического сердца Китая коммунистами 27 мая 1949 года был на удивление бескровным. Мао давно сулил своим крестьянам, что в Шанхае они будут спать в небоскребах. Власти выполнили это обещание, реквизировав несколько высоток во французской концессии под казармы, где солдаты размещались по очереди. Вскоре по Шанхаю начала ходить апокрифическая история про расквартированного в высотке рядового, который, будучи не знаком с европейскими удобствами, мыл свою чашку для риса в унитазе.

Хотя большинство китайских предпринимателей думали пересидеть коммунистов в Шанхае, некоторые все же бежали. Современная шанхайская писательница Линн Пан вспоминает, что, когда город пал, ее отец, строительный подрядчик, чья фирма построила несколько многоквартирных домов в стиле ар-деко во французской концессии (в том числе и здание Picardie, где размещали солдат крестьянской армии), был в деловой отлучке в британском Гонконге и просто не вернулся домой. Однако многие зажиточные китайские семьи беспечно продолжали жить своей буржуазной жизнью в теперь уже коммунистическом городе.

Даже после того как в октябре 1949 года Мао официально объявил о создании Китайской Народной Республики (КНР), в Шанхае конфисковывалось имущество одних только американцев, что было местью за их поддержку националистов. Несмотря на революцию, многие из нескольких сотен британцев, переживших период экономического хаоса националистического правления, не снялись с насиженных мест. «Мы останемся в Шанхае, пока это возможно, – заявил британский генеральный консул. – Шанхай для нас не просто удобное место для бизнеса, это наш родной дом»26.

Как и в случае с высотками во французской концессии, новые коммунистические власти весьма избирательно подходили к национализации, отдавая предпочтение той недвижимости, захват которой имел наибольший пропагандистский резонанс. Шанхайский конноспортивный клуб, куда долгое время пускали только белых, был превращен в Народную площадь: так крупнейшее в Международном сеттльменте общественное пространство впервые стало открытым и бесплатным для всех желающих. (А букмекерство было запрещено как пережиток капиталистического прошлого.) Коммунисты реквизировали и необарочную громаду Банковской корпорации Гонконга и Шанхая (HSBC) на Бунде, разместив там муниципальное управление. На шпиле над куполом установили красную звезду. Подобные косметические переделки претерпели и другие здания Бунда. Создавалось впечатление, что новые власти Шанхая решили, будто революция заключается в том, чтобы повесить на капиталистическое здание красную звезду и назвать его коммунистическим.

Причина такой удивительной умеренности крылась в происхождении первых коммунистических лидеров города. В то время как десятилетия, проведенные Мао в сельской глуши, привели к созданию партии, весьма далекой от ее шанхайских корней, те двое, что возглавили городскую администрацию, принадлежали к старой космополитичной гвардии. Первый коммунистический мэр Шанхая Чэнь И в молодости жил в Париже, в подтверждение чего по-прежнему носил берет и не вынимал сигарету изо рта. Его правая рука Пань Ханьнянь был завсегдатаем авангардных литературных кругов Шанхая 1920–1930-х годов. Будучи большим любителем кофе, после революции он часто проводил партийные собрания в лучших кафе города. Для Чэнь И и Пань Ханьняня Новый Китай, как называли свою страну коммунисты, должен был стать уважаемой на мировой арене суверенной державой, а не обществом, где капиталисты уничтожены как класс. К началу 1951 года стараниями деятелей, засевших в краснозвездном здании HSBC на Бунде, шанхайский бизнес снова оказался на подъеме. Дорогие универмаги Нанкинской улицы, как прежде, показывали стабильные продажи, хоть их витрины и рекламные объявления и стали посдержаннее. Рикши были спешно запрещены как представители отсталой профессии, унижающей человеческое достоинство, но, чтобы очистить районы красных фонарей, потребовалось заметно больше времени. На протяжении нескольких лет казалось, что Шанхай, даже не будучи самоуправляемым городом, сможет остаться космополитичным торговым центром Китая. Однако вскоре на берегах Хуанпу повеяло первым холодом из северной столицы – в Шанхае начались репрессии в сталинском стиле.

В апреле 1951 года по приказу из Пекина были арестованы 10 тысяч шанхайских «контрреволюционеров», 293 из которых были казнены27. Многие китайские предприниматели бежали в британский Гонконг и попытались перевести туда свой бизнес. Другие впадали в отчаяние: люди, которые еще недавно смотрели на свои промышленные владения в Пудуне из окон собственных небоскребов на Бунде, теперь выбрасывались из этих самых окон, размазывая свои тела по тротуару набережной. Линн Пан вспоминает, как в детстве ехала на рикше (якобы запрещенном) со своей няней и очень удивилась, когда та вдруг резко подняла крышу. «Зачем нам крыша, когда на небе сияет солнце?» – спросила она. «Потому что есть вещи, которых девочки не должны видеть», – был ответ.