Фадел поерзал в кресле. Ремора не притронулась к бокалу, — А вопрос ваш должен быть вот каким: что от вас требуется для того, чтобы король вас помиловал?

Принцесса едва не вскочила на ноги от внезапно нахлынувшей ярости. Она вонзила ногти в ладони, чтобы успокоиться, но единственное, чего ей по-настоящему хотелось — это расцарапать этими ногтями нагло улыбающуюся рожу перед ней.

— Возможно, если вы будете особенно покладисты, король смилуется и над вашим братом. А вы просто скажете ему не делать глупостей…

— Глупость совершаете вы, — Едва совладав со своим голосом, вымолвила Ремора.

— О, снова пустые угрозы! — Притворно испугался Фадел, — Вы действительно похожи на собачонку — маленькую, беззащитную, но все равно тявкающую. И очень дорогой породы, с миловидной мордочкой…

— Мерзавец! — Вскочила на ноги Ремора, — Ты поплатишься за свои слова!

Фадел не реагировал на нее, и только когда принцесса бросилась к выходу, наконец выкрикнул:

— Ферингрей!

Все это время капитан стоял под дверью. Не успела Ремора переступить через порог, как Ферингрей переградил ей путь, схватил за плечи и повернул обратно, к лениво потягивающему вино коменданту.

Только сейчас Ремора поняла, что она натворила, поддавшись ярости и страху. Зачем она побежала? Неужели надеялась, что сможет выбраться из военного штаба и укрыться где-то в городе? Идиотка!

— Отведи ее наверх, пусть подумает над своим поведением. И впредь следит за языком! — Фадел даже не смотрел на нее, — Завтра побеседуем еще разок…

У принцессы хватило самообладания, чтобы промолчать. Ферингрей взял ее под локоть и осторожно вывел из зала. В коридоре Ремора позволила ему провести ее пару метров, а потом вырвалась из хватки капитана, со злостью на него зыркнув:

— Вот, значит, кому вы теперь служите, Чарльз. Похвальный рост — быть на побегушках у старого предателя!

На мгновение Ферингрей растерялся, а потом шагнул к ней и вновь схватил за локоть:

— Ваше Высочество, прошу вас, тише! Мы поговорим с вами в более удобном для этого месте.

Они поднялись наверх по узкой каменной лестнице — пыльной и почти не освещенной. Ремора все еще старалась выглядеть как подобает особе королевской крови, хотя сейчас ей очень хотелось забиться в укромный угол и разрыдаться. Ферингрей провел ее по коридору и впустил в какую-то скудно обставленную комнатенку, где воняло запущением и пылью. Здесь не было ничего, кроме узкой деревянной кровати, стула, стола и крохотного окошка.

Ремора прошлась по комнате, удивляясь тому, почему Фадел не выбрал для нее тюрьму еще хуже, но Ферингрей остался в коридоре.

— Дождитесь меня, Ваше Высочество, — Сказал он, — Я приду, как только смогу. Сами понимаете, что наше с вами общение не должно вызывать подозрений.

Реморы хватило только на то, чтобы кивнуть. Она и сама не желала сейчас никаких бесед, тем более, с предателями.

*

Ферингрей вернулся под вечер, когда за окном уже начали спускаться сумерки, а Ремора успела выплакать все слезы, что в ней были. Принцесса распахнула перед ним дверь, совершенно не заботясь о том, что лицо ее опухло, глаза раскраснелись, а волосы растрепались. Большего от нее они все равно не получат.

Капитан зажег свечу и устроился на стуле возле окна, закинув ногу на ногу.

— Вы плакали, Ваше Высочество? — Равнодушным тоном поинтересовался он.

— Что же вы, капитан? — Поморщилась принцесса, — Прекратите звать меня “высочеством”. Зовите собачонкой, а как ваш новый командир.

— Он не должен был оскорблять вас.

— Вы пришли сюда извиняться за него? — Хмыкнула Ремора, — Если так, то не утруждайтесь. Не смею вас задерживать.

Капитан поднял на нее серые глаза:

— Вы можете рассчитывать на мою помощь. Я присягал на верность вашему брату, а не этому торгашу.

— Вот как? И где же была ваша верность, когда “этот торгаш” захватывал столицу?

— Моих людей попросту перебили бы, окажи они сопротивление, — Поспешил оправдаться Ферингрей, — Силы мятежников превосходили королевскую стражу в несколько раз.

— А городская гвардия? — Уже задав этот вопрос, Ремора вдруг поняла, что вновь подводит разговор к Эйдену.

Она заметила, как помрачнело его лицо при упоминании гвардии. Ремора надеялась когда-нибудь узнать причину взаимной антипатии Ферингрея и Эйдена.

— Граф Интлер… был не готов командовать сражением. И я принял решение за него. Решение сдать город мятежникам.

Он потупил голову, избегая смотреть Реморе в глаза.

— Что с Эйденом? — Кажется, в сотый раз спросила принцесса, — Где он?

— Насколько мне известно, он находится в особняке Вивер. Под стражей. Мы лично не встречались, но я слышал, что он чем-то болен.

— Мне необходимо встретиться с ним. Как можно скорее.

— Ваше Высочество, — Заглянул ей в глаза капитан, — Боюсь, это невозможно. За вами могут следить…

— Я должна знать, что с ним, — Ремора почувствовала, что непрошенная слеза вновь катится по щеке.

— Нет, — Покачал головой Ферингрей, — Это слишком рискованно.

Теперь, когда самые страшные ее опасения подтвердились, Ремора поняла, что уже ничего не боится.

— Вы думаете, мне есть, что терять? — Усмехнулась она, — У меня нет ни войска, ни сильных союзников. Только он.

— Вы заблуждаетесь, — Возразил капитан, — Еще у вас есть брат. Нет, не Тейвон Кастиллон — Джеррет Флетчер. И я готов дать голову на отсечение — он уже направляется сюда. С войском и оружием.

Ремора хотела усмехнуться, но не смогла. Оставшись на несколько часов наедине с собой, она успела обдумать все возможные варианты развития событий и прийти к выводу, что сейчас Кирации — а в особенности Анкалену — действительно был нужен не политик в лице Тейвона, а воин. И только Джеррет может поставить на место распоясавшегося Лукеллеса с его крысами. Вот только хватит ли у него сил?

Его корабли заметят издалека и даже не пустят в город, если адмирал не придумает способ, как сюда попасть. В том, что хитрости у Джеррета хватит, Ремора не сомневалась, но в достатке ли у него осторожности? Ветувьяр Тейвона отважен, но временами безумен и поистине непредсказуем. Да и как можно выставить моряков против конницы? Это казалось бредом сумасшедшего.

— Но теперь вы — заложница коменданта, — Спустя некоторое время продолжил Ферингрей, — Не осложняйте ситуацию еще больше.

— Не думала, что вы столь жестоки, капитан, — Склонила голову Ремора. За встречу с Эйденом она разорвала бы глотку чудовищу, а уж спор с Ферингреем для нее был и вовсе пустяком.

Принцесса считала себя умной женщиной и всю жизнь пыталась поступать, руководствуясь разумом, а не сердцем. Но куда привел ее этот разум? Все вокруг все равно считали ее слабой и глупой, только лишь потому, что она носила юбку.

Читая письмо Калисты, она неожиданно поняла кое-что важное