с головы Спиридонова, портной включил приемник, настроенный на волну финской радиостанции «Лахти», работавшей на русском языке. Станция передавала сводку с фронта. Красная Армия истекает кровью. Она понесла уже столь ужасные потери, что Сталин вынужден был снять и даже расстрелять некоторых генералов. Безнравственность Сталина породила совершенно безнравственный режим, способный на любое преступление...

Оба офицера в буквальном смысле слова затрепетали. Если кто-нибудь узнает, что они осмелились слушать подобные речи, то им придется распрощаться не только с офицерскими касторовыми фуражками, но и с головами. Видимо, чтобы вслух не высказать свое отношение к услышанному, капитан 3-го ранга Ананьин раздраженно сказал: «Господин Страшный, хотя бы из уважения к своим клиентам не стоило бы при них включать эту гадость!» Фуражечник сделал вид, что не услышал этих слов, но через несколько минут что-то сказал по-еврейски своей дочери. Девушка подошла к приемнику и, к облегчению обоих офицеров, перевела его на музыку.

Через два часа, вручая Спиридонову новую фуражку, Страшный как-то зловеще сверкнул на офицера стеклами своего пенсне, пряча в бороде непонятную усмешку. Тот же блеск пенсне и непонятную ухмылку видел командир «Якова Свердлова» на портрете.

В этот момент затрещал телефон. Выслушав сообщение с мостика, Спиридонов поспешно застегнул китель, схватил фуражку и пулей выскочил из каюты. На эсминец прибыл сам командующий КБФ, адмирал Трибуц.

25 августа 1941, 04:50

Адмирал Трибуц возвращался с КП генерала Николаева. Обстановка, после возобновления немецкого наступления, постепенно стала проясняться. Отступая на всех направлениях, обороняющие город войска настолько сократили, прижимаясь уже почти к черте города, линию фронта, что это привело к очень большой насыщенности фронта артиллерией. К этой артиллерии можно прибавить еще огонь боевых кораблей, береговых батарей и железнодорожных артсистем. Все атаки, которые начал противник на рассвете, отбиты ураганным артиллерийским огнем.

Вопрос заключается в следующем: сколько еще корабли и береговые батареи смогут поддерживать подобный темп огня? Боеприпасов может хватить ещё, ну, дня на два. Это первое. Второе: пехота и морские десантные части уже не выдерживают напряжения и откатываются при любом контакте с противником, которого потом останавливает артиллерия. Это привело к многочисленным фильтрациям боевых групп противника в наши оперативные тылы. Фронт медленно, но верно принимает форму «слоеного пирога». Через этот «пирог» будет невозможно при эвакуации отвести войска в гавани. Если сегодня дадут разрешение на эвакуацию, то по расчётам, уже проведенным в штабе КБФ, придется бросить в Таллинне на произвол судьбы, то есть на гибель или на плен, примерно четверть его защитников. Если разрешение дадут завтра — то треть. Послезавтра — половину. Ещё день промедления, и погибнут все. Немцам будет чем похвалиться в захваченных гаванях!

Интуиция редко обманывала Трибуца. Он понимал, что в высших эшелонах руководства вооруженными силами царит переполох, переполох многоплановый и многослойный, вызванный отчаянными попытками стабилизировать обстановку, которую толком, видимо, еще никто не понимает, и не менее отчаянными попытками спасти собственные головы, уклоняясь для этого от каких-либо ответственных решений, за которые можно было бы ответить головой. И тем не менее, приказ на эвакуацию должен последовать. Если в Таллинне погибнет флот, то полетят многие головы, которые сейчас вне Таллинна, и это ясно. Поэтому будут добиваться разрешения, даже рискуя вызвать на себя гнев самого Сталина.

Для себя Трибуц решил уходить на «Якове Свердлове». Он любил этот корабль — единственный, которым он командовал в своей жизни. Боевая биография эсминца, овеянная легендами, создавала уверенность в его неуязвимости. Этот корабль пролетит чайкой через все минные поля, через все преграды, и нет у противника такой силы, чтобы остановить легендарный «Новик»! Адмирал совсем не был склонен к романтизму, но «Яков Свердлов» во всех отношениях выглядел наиболее надежным средством прорыва: помещения приличные, скорость и мореходность замечательные, а главное — незаметен, старье. «Киров», конечно, выглядит надежнее, но еще неизвестно, доживет ли «Киров» до приказа об эвакуации, если его будут продолжать долбать с той же интенсивностью. А уж о прорыве и говорить нечего. Немцы приложат все усилия, чтобы уничтожить крейсер: сконцентрируют на нем удары авиации, подгонят лодки, а если понадобится, то и наводные корабли. Да и на мине подорваться у такой громады больше шансов, чем у маленького старого эсминца...

Выслушав рапорт капитана 2-го ранга Спиридонова, Трибуц спустился в каюту командира, в свою каюту, где почти ничего не изменилось с тех пор, когда он 212 был ее хозяином. Задав Спиридонову несколько казенных вопросов о состоянии корабля, о настроении матросов, об убыли экипажа и о прочих ничего незначащих для него мелочах, Трибуц, немного помолчав, приказал:

- «Приготовьтесь принять на борт Военный совет флота и часть штаба».

- «Уходим, товарищ адмирал?» — не выдержал и задал вопрос Спиридонов.

- «Вы поняли приказ?» — мрачно сказал Трибуц, вставая и одевая фуражку.

- «Так точно, товарищ адмирал!»

- «Ну, так выполняйте!»

25 августа 1941, 05:00

В штабном помещении на «Виронии» адмирал Пантелеев с головой окунулся в бурлящую жизнь штаба осажденной крепости. Потоком шли донесения с сухопутного фронта и от командиров кораблей, сыпались запросы. Кому-то нужны были буксиры, кто-то просил плавсредства для перевозки раненых, кому-то нужен был боезапас, кому-то — мазут. Потоком идут жалобы, особенно с эсминцев, о низком потолке и малой скорострельности зенитных орудий. Хорошо еще, что хоть какие-то есть, их бы побольше!

Неожиданно, без обязательного по флотскому этикету «Разрешите?», в помещение вошёл начальник разведотдела штаба, капитан 2-го ранга Фрумкин, и положил перед адмиралом радиограмму на знакомом бланке Наркомата ВМФ. Сердце адмирала Пантелеева дрогнуло: вот он — долгожданный приказ, переданный адмиралом Кузнецовым! Он взглянул в текст, какое-то мгновение ничего не понимая. Ровные колонки цифр, группируясь по шесть, теснились на бланке нечитаемой головоломкой. Адмирал взглянул на Фрумкина.

- «Личный шифр командующего», - ответил капитан 2-го ранга на немой вопрос Пантелеева.

Пантелеев поинтересовался, где командующий флотом. Оперативный дежурный доложил, что минут сорок назад адмирал выехал с КП генерала Николаева и должен быть на посыльном судне «Пиккер», где разместился Военный совет флота. Пантелеев быстро собрал бумаги со стола, запер их в сейф, расписался в получении радиограммы в протянутом Фрумкином журнале и, на ходу бросив: «Я на «Пиккер», - вышел на палубу «Виронии». Над гаванями кружилась «рама», лениво плавая между редкими облаками. Ее не обстреливали, экономя боезапас. Первый утренний налёт мог начаться в любую минуту. Гром артиллерийской канонады набирал силу, переходя в какой-то страшный какофонический рев.