«Ошиблись вы, ребята, ой, ошиблись», – спокойно, даже как-то равнодушно, подумал Высторобец, стараясь не выпускать из поля зрения ни одного, ни другого подельника. И когда к нему боком, кривовато, находясь в подвижной боевой стойке, начал перемещаться страховщик, Высторобец качнулся к кладовщику – человеку ленивому, замедленному, с мышцами, оплывшими жиром, ткнул ему в руки коробку с пистолетами:

– Подержи!

Высторобец рассчитал, что эта простая вещь – очень примитивная, вроде «детской неожиданности», сработает – и она сработала: кладовщик с опешившим видом принял коробку, он не мог допустить – даже в мыслях, чтобы дорогой товар шлепнулся на землю, – тех двух мгновений, пока коробка находилась у него в руках, Высторобцу было достаточно, чтобы разделаться со страховщиком. А страховщик подгребся уже совсем близко, маленькие глазки его сделались железными, Высторобец поймал этот взгляд – очень важно было теперь его не выпускать, сделал легкий шаг навстречу страховщику и опередил его буквально на мгновение, – развернулся боком и одновременно выкинул перед собой ногу и руку, спаренным, общим движением, когда нога уравновешивает руку и наоборот, угодил ребром ботинка страховщику в горло, а рукой в переносицу. Тот задавленно икнул, из груди у него вырвался хриплый взвизг, словно из проколотого автомобильного колеса, – удар был таким сильным, что кривоватые прочные ноги его в кожаных кроссовках оторвались от асфальта, страховщик взнялся над самим собой и, сметая все на пути, давя какие-то кустики, рядких цветов, прорубил спиной тоннель в густой декоративной гряде – так называемой живой стенке, плотной, черно-зеленой, будто перезрелый чайный ряд, – листья этого кустарника действительно были похожи на чайные, и цвет имели такой же, – и исчез.

– Космический корабль, – не удержавшись, прокомментировал Высторобец.

С места приземления «космического корабля» послышалось глухое уханье, затем – громкий стон.

«Раз стонет – значит, живой, – удовлетворенно отметил Высторобец. – Во всяком случае, в эту минуту он еще не умер, а то, что будет минутой позже, для суда уже не имеет решающего значения, – он ударил рукой о руку, будто стряхивая что-то с ладоней, подумал с опаской: – А ведь где-то недалеко находится второй страховщик… Что-то его задержало. Но что? Уверенность шефа в том, что с неказистым Высторобцем разделается один чернявый? Или задержало что-то еще?» – Высторобец резко повернулся к кладовщику, спросил, недобро сощурил глаза:

– Может, ты тоже хочешь долларовой прибавки? Зелени в суп? Чтобы вкуснее было, а?

Кладовщик испуганно помотал головой – он не тянул против жилистого, хотя и растерявшего свою форму, но еще крепкого Высторобца, – раскатать эту квашню Высторобцу было несложно.

– Не слышу ответа! – рявкнул Высторобец.

– Н-нет, не хочу, – давясь собственными словами, пробормотал кладовщик, и Высторобец одобрительно наклонил голову:

– Ладно, верю, – забрался в карман, достал оттуда пачечку долларов, засек блеск, возникший в глазах кладовщика, этот качок недалеко ушел от своего напарника – те же запросы, только возможности не те, усмехнулся издевательски, отслоил от пачки одну стодолларовую бумажку, швырнул под ноги кладовщику:

– Держи! Считай, что ваша взяла. Драться из-за этой зелени грешно. Дерьмо все это. Скажи своему напарнику, когда он очнется.

Хотя в том, что страховщик очнется, Высторобец не был уверен – слишком сильный он нанес удар, и хорошо угодил, – от такого удара у страховщика должна была отлететь, отломиться от позвоночного столба голова – но это уже забота самого страховщика и этого жирного небритого дурака.

Выдернув у него обувную коробку из рук, Высторобец хотел было нырнуть за живую изгородь – пора уходить, пока не подоспел второй страховщик, но задержался и спросил:

– Веревка, чтобы коробку перевязать, есть хоть? А то склейка эта, – он поддел пальцем глинистую ленту, – тьфу!

Кладовщик невольно вздрогнул, – слишком бытовым и потому необычным был вопрос Высторобца, испугался и закивал головой, поспешно бормоча:

– Есть, есть.

– Давай веревку, – и пока кладовщик лазал в машину за веревкой, хотя из салона он мог достать не только веревку, а и пистолет и продырявить драчливого покупателя, но Высторобец был уверен: кладовщик никогда этого не сделает, кишка просто тонка, Высторобец слушал пространство – не пробирается ли к нему по кустам второй страховщик с шефом, и одновременно держал кладовщика на прицеле – даже если бы тот высунулся из «тойоты» с пистолетом, Высторобец все равно опередил бы его.

Наконец кладовщик вылез из машины, подал Высторобцу кусок крученой бумажной бечевки.

– Ничего другого у меня нет.

– И не надо, – сказал Высторобец, выдернул у кладовщика из рук веревку, поинтересовался, кивнув на гряду, за которой валялся страховщик – любопытно стало:

– Небось черный пояс у качка?

Кладовщик гулко сглотнул, небритое лицо его обиженно затряслось – почудилось, что Высторобец сейчас приложит и его, пробормотал, отодвигаясь в сторону:

– Черный.

– Скажи ему, когда проснется, что он не только на черный пояс – даже на желтый не тянет.

Впрочем, проснется он нескоро. И сам виноват, дурак, не просчитал клиента, не понял, кто к нему пожаловал, раскупорил рот широко, чтобы отхватить кус пожирнее, и поплатился за это. Высторобец бросил на прощанье красноречивый взгляд на кладовщика, втиснулся спиной в кусты, поднял в воздух кучу неряшливых, по-комариному противно гудящих мошек и исчез.

20 сентября, среда, 16 час. 35 мин.

Пить больше было нельзя, если он будет пить – совсем расклеится, и тогда его надо будет собирать по частям. Белозерцев вытянул из стола вторую бутылку «Варцихе», подержал ее с минуту в руке, потом с сожалением засунул обратно.

Как у всех солидных руководителей, у Белозерцева сзади кабинета имелся еще один кабинет, небольшой – комната с умывальником и зеркалом, лакированным столиком на гнутых ножках и компактным туалетом, с кишкой душа, повешенной на нержавеющий стальной торчок, вбитый в стену, с холодильником, прикрепленным к стенке, в котором Зоя Космодемьянская постоянно обновляла запас продуктов, чтобы не заветривались, – в общем, Белозерцев всегда мог уединиться, перекусить в одиночестве, поразмышлять, вытянуть ноги на кожаном диванчике, что, кстати, требовалось сделать и сейчас. Он вызвал секретаршу, сказал ей:

– Мне надо прийти в себя… В течение получаса никого не пускай в кабинет.

– А телефон? – спросила Оля.

– И по телефону не соединяй.

– А вдруг позвонит жена?

У Белозерцева сама по себе, будто у паралитика, дернулась голова – мысль о каком бы то ни было разговоре с Ириной была неприятна ему, то, что он увидел, никак не хотело вытряхиваться из мозгов, давило на него. На щеках, на лбу, на спине возникал нехороший пот, виски ломило.