Он придвинулся к ней вплотную — движение вышло одновременно кошачьим и змеиным. Молли затрясло. Она облизнула губы и подалась навстречу ему. Губы их встретились, тело ее дрогнуло, напряглось и застыло. С губ сорвался еще один едва слышный вздох, глаза ее закатились, и Томас вдруг крепко прижался к ней. Молли начала ритмично поводить бедрами. Ее руки поползли вверх и принялись теребить его шелковую рубаху, нашаривая пуговицы, гладя обнаженную грудь…

Мыш врезался в Томаса пушечным ядром.

Столкновение оторвало моего брата от моей ученицы и швырнуло на кирпичный выступ камина. Томас вскрикнул от неожиданности, боли и ярости, но прежде, чем он успел опомниться, зубы Мыша сомкнулись у него на горле.

Пес сомкнул челюсти не до конца — но кончики его клыков погрузились-таки в плоть, и он с рычанием продолжал удерживать Томаса на месте. Рука моего брата осторожно шевельнулась в направлении стальной кочерги, что висит у меня рядом с камином. Мыш заметил это и предостерегающе встряхнул Томаса, отчего зубы погрузились еще глубже. Брат не убрал руки от кочерги, и пес напрягся.

Я усилием воли встряхнулся, приходя в себя.

— Томас, — окликнул я слабым голосом.

Он застыл. Мыш навострил ухо.

— Томас, — прохрипел я. — Не смей. Он защищает девочку.

Томас издал полный боли задыхающийся звук, поморщился и с видимым усилием расслабился, покоряясь. Напряжение медленно покидало его тело, и он поднял обе руки ладонями вверх, чуть задрав подбородок.

— Все, — прохрипел он. — Все. Я в норме.

— Покажи мне глаза, — потребовал я.

Он повиновался. Они снова сделались светло-серыми, только в уголках их мерцали еще серебристые искры голода.

— Мыш, — выдохнул я.

Мыш осторожно разжал зубы, отпустив Томасову шею, отступил на пару шагов и сел, настороженно опустив морду. Взгляд его оставался прикован к Томасу. Зрелище сидящей неподвижно как изваяние собаки показалось мне неестественным, даже зловещим.

— Мне нельзя здесь больше, — произнес Томас. Укусы на его шее припухли и почернели, словно пес кусал его раскаленными докрасна зубами. — Нельзя, пока она такая вот. — Он зажмурился. — Прости. Я не хотел.

Я покосился на Молли — та съежилась калачиком и дрожала, продолжая дышать часто-часто.

— Убирайся, — сказал я.

— Как ты…

— Томас, — перебил я его, и голос мой вдруг окреп от злости. — Ты же мог искалечить Молли. Ты ее вообще мог убить. Мой единственный защитник сидит здесь и пасет тебя вместо того, чтобы дежурить на входе. Убирайся. В таком виде от тебя все равно никакого толку.

Мыш еще раз предостерегающе рыкнул.

— Извини, — повторил Томас. — Извини.

Он обогнул Мыша и вышел, ступая почти беззвучно.

Я посидел с минуту. Мне было больно — практически во всех смыслах этого слова. Все тело неприятно кололо, словно оно затекло во сне, и кровообращение только-только начинало восстанавливаться. Это все огонь Души. Должно быть, я немного перестарался. Страх и адреналин еще некоторое время держали меня на ногах, но теперь действие их иссякло.

Ну, конечно, страх за брата и Молли добавил немного сил — по крайней мере моему голосу, но и этого вряд ли хватило бы надолго. Даже сидеть было больно. И дышать. Любое движение причиняло боль. Правда, отсутствие движения тоже ее причиняло.

Поэтому, решил я, с таким же успехом можно и двигаться.

Я сделал попытку встать, но левая нога решительно отказывалась работать, и мне еще повезло, что я не рухнул поленом на пол. Мыш без предупреждения встал и поспешно вышел в спальню. Я услышал шум, словно он залезает под кровать (при его габаритах ему пришлось бы для этого приподнимать ее спиной). Минуту спустя он вернулся, держа в зубах один из моих костылей, оставшихся от предыдущих увечий.

— Ай, умница, пес, — похвалил я его. Он вильнул хвостом и отправился в спальню за вторым. Вооружившись обоими, я смог-таки встать и проковылял на кухню.

Тайленол-3 — неплохое средство, но держать его в доме без рецепта противозаконно, если только у вас нет канадского паспорта, поэтому в настоящий момент упаковка находилась в тайнике, зарытом в безумном садике моей крестной. В результате по причине отсутствия в доме тайленола-3, а также его менее известного, прожившего совсем недолгую жизнь братца тайленола-2 мне пришлось ограничиться большой дозой обычного тайленола. Боль — ответный удар…

Тут до меня дошло, что я вслух излагаю все эти соображения Мышу, что само по себе заставляло призадуматься, пока не вошло в привычку. Покончив с этим и выпив третий стакан воды, я переместился к Молли и пощупал ей пульс. Сердце билось ровно. Дыхание замедлилось. Глаза оставались полуоткрытыми, смотревшими в никуда.

Я выругался про себя. Чертова девчонка едва себя не угробила. Вот уже второй раз ее едва не слопал вампир, хотя, надо признать, в первый раз это произошло не по ее вине. Все равно нет ничего хорошего в том, чтобы наступать на грабли больше одного раза. И если бы Томас начал по-настоящему ею кормиться, это могло закончиться для нее чем угодно.

— Молли, — окликнул я ее. — Молли, — повторил я уже громче.

Она вдруг резко вздохнула и уставилась на меня.

— Ты мне весь ковер краской изгваздала, — устало сказал я.

Она села, осмотрела себя, с головы до ног перепачканную зеленой краской и снова подняла на меня ничего не понимающий взгляд.

— Что случилось?

— Ты заглянула в душу Томасу. Вы оба утратили над собой контроль. Он тебя едва не слопал. — Я ткнул в нее концом костыля. — Тебя спас Мыш. Поднимайся.

— Да, — пробормотала она. — Да. — Она очень медленно встала, морщась и потирая запястье. — Эм-м-м… А… с Томасом-то все в порядке?

— Мыш его чуть не убил, — ответил я. — Он перепуган, устыжен, наполовину обезумел от голода и ушел. — Я еще раз легонько похлопал ее по ноге костылем. — А ты о чем думала?

Молли покачала головой:

— Если бы вы видели… Ну, если бы вы видели, какой он. Какой одинокий. Как ему больно, каким опустошенным он себя чувствует, Гарри… — Она шмыгнула носом. — Никогда ничего страшнее в жизни не видела. И никого храбрее.

— Ну да, и поэтому ты решила помочь ему, позволив высосать из тебя всю жизнь.

Мгновение она смотрела на меня, потом залилась краской и отвернулась.

— Он… Это не как если бы меня рвали на куски заживо. Это… — Она покраснела еще сильнее. — Не могу найти слова точнее, как «слизывать». Как слизывать глазурь с пирога. Ну, или цветную присыпку с леденца.

— Угу. Если не считать того, что стоит тебе сосчитать, сколько раз ему нужно лизнуть, чтобы добраться до сладкой начинки, как ты уже мертва, — уточнил я. — Или сошла с ума. О чем — с учетом того, на что ты способна — даже думать страшно. Поэтому спрашиваю еще раз. — Я притоптывал здоровой ногой в такт каждому слову. — О. Чем. Ты. Думала?