мою щетину. Пытаясь расслабиться, я закрыл глаза, но это лишь усилило ощущение ее нежной кожи на моей.

Ее ладони скользят к моей шее, обвиваются вокруг, затем она забирается на меня, как делала это ранее. Она вздрагивает от резкого движения, но не останавливается. Я тяжело дышу, моя челюсть подергивается, когда она обхватывает меня ногами и прижимается.

Ее губы достигают моего уха, и она шепчет:

— Хозяин. Забери меня с собой.

Минуту я не двигаюсь. Ярость, бушующая внутри меня, душит. Но ее слова еще долго звучат в моих ушах после того, как она замолчала, и ее непослушание раздается эхом вокруг меня — Хозяин. Хозяин. Хозяин. Моя рука исчезает с шеи Райфа.

Он ухмыляется в тот же момент, когда я провожу ножом по его щеке, от уха до губ. В считанные секунды его лицо искажается от боли, гнева и предательства. Затем, в конце концов, удовлетворения.

Сукин сын.

Я стираю выражение с его лица, ударяя его головой о стену, и он стонет.

Руки Эмми крепче сжимают мою шею, ее прерывистое дыхание касается моей кожи, а ее бедра сжимаются вокруг моих бедер, тепло трется о мой член. Мои мышцы болезненно сокращаются. Я стискиваю зубы, закрываю нож и засовываю его обратно в карман, затем обнимаю ее. Я должен заставить ее подняться выше, чтобы остановить трение, прежде чем сойду с ума, я так чертовски заведен.

Я пронзаю Райфа взглядом.

— Это еще не конец.

Его губы подергиваются, свежая кровь из пореза стекает к ним, и он потирает затылок.

— Я буду ждать.

После того, как я схватил записывающее устройство с его комода по пути к выходу, я крепко сжимаю Эмми и шагаю к своей комнате.

Каждая клеточка моего существа горит от тяжести последних недель, и всё это связано с мышью, вцепившейся в меня. Мое тело так напряжено, что я, блядь, дрожу в ее объятиях.

Когда нас затягивает в глубины черных залов, осознание обрушивается на меня, как поезд на полной скорости врезается в кирпичную стену.

Может, я и ее хозяин, но я тоже принадлежу ей.

И если я не остановлю это, это взъебет нас обоих.

— Ты ужасающая, странная и прекрасная.

То, что не все умеют любить.

— Графство Варсан

Мое тело прижимается к Адаму, когда он обнимает меня. Я сливаюсь с его твердой фигурой, как будто он холст, а я краска. Уткнувшись лицом в изгиб его теплой шеи, я не могу удержаться от того, чтобы не закрыть глаза.

Все болит. Обе стороны моей челюсти пульсируют, когда они распухают, а в животе саднит. Адам переносит мой вес на свои руки, чтобы открыть дверь спальни. Он входит в комнату, опускает меня на кровать и накрывает одеялом. Мои глаза распахиваются, когда он подходит к комоду, бросая на него записывающее устройство. Он достает свой телефон из кармана, нажимая на клавиши.

Я пристально наблюдаю за ним сквозь отяжелевшие веки. То, как он сжимает челюсть, как его большой палец мечется по экрану. Вена у него на лбу выглядит так, словно вот-вот лопнет.

Он не смотрит на меня.

Через секунду он кладет телефон на комод и расстегивает пуговицы на рубашке. Его движения скованны, как будто он воздерживается от того, чтобы разорвать материал на части.

— Адам, — говорю я еле слышно, истощение забирает меня.

Он напрягается, мышцы его плеч твердеют.

— Я просто… я хотела поблагодарить…

Дверь открывается, привлекая мой взгляд к Обри. Когда я оборачиваюсь, Адам уже в ванной, за ним щелкает замок. Моя грудь сдувается, когда я смотрю на закрытую дверь.

Несколько мгновений спустя Обри убирает одеяло и начинает стаскивать с меня обувь и шарф, она настолько беспечна, что я задаюсь вопросом, как часто она занимается подобными вещами. Я вздрагиваю, когда она промывает и перевязывает открытые раны. Но я рада, что она работает в тишине. Мое тело вдавливается в матрас, а веки опускаются.

Вскоре она снова накрывает мое обнаженное тело, и я нахожусь где-то между беспокойством и сном.

Какое-то время я-то погружаюсь в сон, то просыпаюсь, мой разум колеблется от ясности к туманным образам, а затем обратно. Где-то на краю сознания я слабо замечаю движение в воздухе, когда Адам переступает с ноги на ногу. Я не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я почувствовала, а затем увидела, что он наблюдает за мной, но сон овладевает мной и возвращает под свои чары.

Когда грохот вырывает меня из подсознания, мои глаза распахиваются, чтобы найти комнату, окутанную тьмой. Вскоре я замечаю широкую, затененную фигуру Адама, сидящего на полу — спиной к стене, локти уперты в колени, а руки вцепились в волосы.

Обломки видеокамеры валяются рядом с ним.

Через мгновение я понимаю, что он дрожит. Это не легкое, иллюзорное дрожание. На самом деле, я не думаю, что ‘дрожание’ вообще нормальное. Волны интенсивности исходят от него, напряжение прокатывается по его мышцам, словно грозовая буря. Я сглатываю, наблюдая за ним в полной тишине, не смея пошевелиться.

Не потому, что я боюсь.

Потому что я очарована.

В его голове идет жестокая война, и это видно по каждому подергиванию, каждому сжатию, каждой волне, охватывающей его. Он не просто сливается с окружающей нас тьмой. Она высасывает его досуха с каждым вдохом, а затем наполняет с каждым выдохом.

Это безумие, умоляющее освободиться. Это боль, настолько запретная, что ты не можешь плакать. Это взрыв всего, чем я являюсь, когда наступают мои самые мрачные дни.

И я никогда не видела, чтобы это выглядело так красиво.

Сбрасывая одеяло со своего обнаженного тела, я соскальзываю с кровати и плыву к нему, как будто вокруг моей груди обвязана невидимая веревка. Его энергия — это хватка, притягивающая меня ближе. Я осторожно развожу его руки в стороны и забираюсь к нему на колени. Он не смотрит на меня, но костяшки его пальцев сжимаются, а дыхание учащается. Долгое мгновение я просто восхищенно смотрю в его затененные глаза.

Я поднимаю руки, обнимая его лицо с обеих сторон, и лениво провожу ногтями от висков к нижней части подбородка. Дрожь пробегает по нему, вибрируя напротив меня. Когда я обхватываю его щеки ладонями, он наконец смотрит мне в глаза.

— Тебе больно? — шепчу я.

Он прищуривается, сглатывает.

— Когда ты вот так запираешься, тебе больно?

Я провожу пальцами по