«Ну, ничего себе! — расстроился беглец из будущего. — А где все эти Фёклы и Агафьи?».

Если честно, ему больше всего из небогатого выбора понравилась «Палладия». Звучно, сильно, сразу вспоминается грозная Афина. Но Чакилган подумала-подумала — и стала Сусанной.

«Теперь у меня даурская жена с французским колоритом» — улыбнулся Санька и начал подготавливать новокрещенную Сусанну к церемонии венчания.

С Муртыги всё оказалось проще. Заполучить в покровители «духа», который защищает и самого атамана, мальчишка согласился легко и особо не рефлексируя. С именем тоже решили быстро: имевшийся в святцах Маркелл по звучанию не сильно отличается от его родного имени. Трудности пошли дальше: несносный мальчишка быстро выучил «Отче наш», который должен ему даровать защиту от зловредных онгонов — и более ничего знать о христианстве не желал. Да и у Евтихия столько дел образовалось, что за каждым новокрещенным и не уследить.

— Ты его крёстный — то твоя пахота! — заявил монах.

Санька же ничего «пахать» не собирался. Если кто захочет из дауров стать настоящим христианином — то пусть становится, а насильно впихивать догматы он не станет ни в приёмыша, ни в кого другого. Пусть православие на Амуре учится сосуществовать с иными религиями и культурами. Тут под боком, на минуточку, и буддисты живут, и много кто еще.

С запозданием, но все-таки атаман послал казаков на золотые реки и ручьи. Списки были составлены загодя, еще ранней весной. Атаман дал шанс попытать счастья новым людям, оставив в четверках лишь самых опытных. Теперь их было поменьше: три — на Зею, три — на Селемджу.

— Вы больше поисковики, — напутствовал их Дурной. — Много злата я от вас не жду. Главное — обойти побольше рек и ручьев, узнайте: где есть песок, а где — точно нету.

А вот Щуку, что нашел в том году россыпи Цагана-Чагояна, атаман поставил над целой бригадой из восьми человек.

— С тебя, Оничка, будет главный спрос: опыт уже есть, места присмотрены. Поработайте хорошо — и вам больше достанется, и для Темноводного пользу принесете.

Нашел денёк он и для новеньких, которых смог сманить из Албазина. Было тех совсем немного: пара семей да несколько одиночек. Всего: дюжина взрослых или полтора десятка, если с малыми дитями брать. Эти пришли на Амур не за блеском золота, а за сказкой про райскую страну. Как служилые они мало на что годились, и Кузнец за таких не держался — в Албазине и так наплыв людей.

В общем, Санька взял их всех вместе и вывез за Зею. Леса на левом берегу стояли редкие и чахлые, зато росчисти под поля сделать тут легко.

— Селитесь, где хотите! — щедро махнул рукой атаман.

— А сколь землицы поять можно? — робко спросил один из них.

«Старостой назначу» — решил Дурной и улыбнулся еще шире.

— Да сколько хочешь! Хоть, сто четей, хоть, пятьсот! Главное — пупок не надорви. Но вы покуда не жадничайте. Сначала обживитесь, себя прокормите. В реке — рыба, в лесу — зверь. Всё ваше, что добудете!

Как приятно было видеть эти взгляды! Саньке даже слегка стыдно стало: выглядело так, будто он им своё личное дает.

— А что мы за это должны? — всё еще пытаясь вырваться из пут сладкого сна, настороженно спросил будущий староста.

— Пока ничего! — еще шире махнул рукой атаман. — Поднимайтесь на ноги. Будет первый урожай — везите избыток в Темноводный. Поменяем на топоры да посошники, лошадок продадим для пахоты. Ну, а позже подумаем…

«Или приедет воевода Пашков и подумает за нас» — добавил он про себя… Чтобы самому не слишком увлекаться сказками.

Летом Дурнова ждала ярмарка. Отправляясь на Хехцирское торжище, Санька завернул на Чагоянский ручей, и там ему поднесли почти семь кило шлихового песка — Щука не подвёл.

«А надо ли мне это отсылать в Албазин? Зачем палить наши прииски… Я ведь сам Кузнецу сказал, что прошлогоднее золото мы на Желтуге намыли» — задумался Дурной… и с легким ужасом понял, что подлый металл уже и его душу начал разъедать.

Зато на ярмарке атаман смог скупить всё! Су Фэйхун доказал, что жадность ему присуща более, чем страх — и привез из Кореи два пуда пороха, без малого! А еще — три десятка фитильных замков и самого фитиля — сто локтей.

— Вот это удружил, Фэйхун! — радостно хлопнул Дурной по плечу смутившегося китайца. — За смелость твою — в этот раз плачу, не торгуясь! Называй цену!

И жадный Фэйхун, резко перестав смущаться, назвал. Санька аж крякнул от неожиданности. Но слово сдержал: все-таки в этом году он был богат; да и хотелось замотивировать торговца на дальнейшие поездки. После, в отместку, за железные слитки и чугунные чушки он торговался так, что семейство Су по-новому посмотрело на северного варвара. В узких потаенных глазах ханьцев промелькнули искорки уважения.

— На будущий год, почтенный Фэйхун, ты сюда не спеши, — добавил атаман под конец встречи. — Поезжай в Чосон и там уже послушай новости про северные земли. Лучше прийти сюда к концу лета — поспокойнее будет.

И велел казакам тащить наторгованное к дощанику. Там Санька любовался на свои приобретения и чесал затылок.

«Нужно как-то расширять наше кузнечное дело… — жевал он левый ус в раздумье. — Поговорю с Гунькой: может, тоже внедрим мануфактурный принцип, чтобы каждый работал с одной своей операцией… Новых учеников наберем».

Это он с одной стороны думал. А с другой — понимал, что всё движется крайне медленно!

«Три десятка замков — значит, всего 30 новых пищалей… Это, если еще сможем сделать! — непритворно вздыхал Дурной. — А у меня через год уже большая война! Решающая война…».

Всё было нужно: и пищали, и пушки, и порох. Но главное — люди. А времени для этого оставалось совсем мало.

Почти всё лето Санька провел в разъездах. Нашел братьев-робингудов — Соломдигу и Индигу — похвалил за старание. После объехал ясачные роды на Уссури и Нижнем Амуре, особенно, те, что «зажали» пушнину минувшей зимой. Пока просто пожурил и не дал подарков.

В это время по этим же рекам «гонял» чернец Евтихий — спасая язычников от геенны огненной. Атаман выделил ему целый дощаник и уговорил сопровождать ретивого монаха Ивашку Иванова. Только этот хитрый дипломат мог удержать попика и не допустить кровопролитий на религиозной почве.

К осени чернец и атаман вернулись в Темноводный. Оба довольные, но и удрученные новыми задачами. В тот же день Сашко Дурной венчался на «деве» Сусанне, прекратив, наконец, «жить во грехе». А на следующий Евтихий заторопился в Албазин.

Глава 50

— Батюшко, оставайся! — голосили православные, старые и свежеиспеченные. — Мы те церкву срубим! Хошь, в острожке, хошь, на холме, пред