догмой для всех членов союза. Вот по­чему «Общество друзей» осталось по преимуществу организацией взаимопомощи, клубом для дружеских бесед и обмена мыслей. Единственная реформа, которую «друзьям» удалось осуществить в своем кругу, состояла в отмене обычая раннего погребения умер­ших, борьба с которым началась еще при жизни Моисея Мендель­сона. «Общество друзей» энергично продолжало эту борьбу, пу­гая приверженцев старины случаями погребения мнимоумерших, и через несколько лет добилось частичного успеха. Общество, центр которого находился в Берлине, имело свои разветвления в Кенигсберге и других местах; в следующие десятилетия оно раз­рослось и имело в составе своего правления таких людей, как Бен­давид и историк Иост. Оно пережило эпоху первой эмансипации и последовавшей затем реакции и дожило до второй эмансипации 1848 года, но никакой активной роли во всех этих политических переворотах в еврейской жизни оно не играло.

Культурный кризис отразился особенно сильно в области оби­ходного и литературного языка. В высших слоях общества, как уже сказано, быстро исчезал из употребления разговорный немецко-ев­рейский язык и заменялся чисто немецким. Вместо старой «Цеена уреена» в большинстве семейств читался мендельсоновский немец­кий перевод Библии. В литературе сам Мендельсон уже наметил пе­реход от древнееврейского языка к немецкому, так как писал почти все свои сочинения по-немецки. Предпринятое под конец его жизни кружком его учеников национальное дело: создание новой литера­туры на обновленном библейском языке — подвигалось крайне мед­ленно и скоро совсем заглохло в Германии. Маленькие тетради жур­нала «Собиратель» (Ha’meassef), который издавался «Союзом лю­бителей древнееврейского языка», выходили более или менее регу­лярно до 1790 года, затем появлялись с перерывами случайные вы­пуски до 1797 года, после чего издание приостановилось; последняя попытка возобновить журнал сделана была в 1809 г., но через два года он окончательно прекратился (за все это время трижды меня­лось и место издания: Берлин, Кенигсберг, Бреславль). Причина была простая: национальный язык быстро исчезал из школьного и лите­ратурного обихода образованных евреев, воспитанных в немецкой школе и на немецкой литературе; редели ряды «любителей древнеев­рейского языка», а с ними хирел и «Собиратель», который, за не­имением свежих литературных сил и растущего круга читателей, застыл в своем элементарно воспитательном направлении, пока совсем не выбыл из строя. Редактор, сделавший в 1809 г. после­днюю попытку воскресить «Собиратель» (Шалом Гакоген), горь­ко жалуется: «Со стесненным сердцем видели мы упадок нашей священной речи, которая все более чахнет. Со дня на день умень­шается число ее любителей. Неужели нет надежды поднять ее зна­чение, показать народам ее красоту»? Оказалось, что не только «народы», но и единственный народ, для которого «священная речь» должна была составлять культурную ценность, не интере­совался ею в тогдашней Германии. Орган на еврейском языке дол­жен был уступить место органу на немецком языке.

В 1806 г. начал выходить в Дессау, на родине Мендельсона, еже­месячный (позже двухмесячный) немецкий журнал под заглавием «Суламит — повременное издание для поощрения культуры и туманности среди еврейской нации». Постоянным редактором был Давид Френкель, директор еврейских училищ в герцогстве Ангальт-Дессау и член якобсоновской консистории в королевстве Вестфален. Возникши в год созыва собрания нотаблей в Париже, журнал «Суламит» сделался глашатаем идей этого съезда и сменившего его Синедриона. Идеалы «культуры и гуманности» выражались на практике в двойном лозунге ассимиляции-эмансипации. На первых порах ассимиляционное направление проводилось в журнале в весьма умеренной форме; но после опубликования решений обоих парижских парламентов это направление становилось более радикальным. После 1807 года с заглавного листа журнала исчезает надпись «среди еврейской нации» (unter der jüdischen Nation) и заменяется термином «среди израэлитов» (unter den Israeliten). В период 1808—1812 гг. журнал сделался фактически органом Израиля Якобсона и вестфальской консистории (§31), деятельным членом которой состоял редактор. В числе сотрудников «Суламит» фигурируют Давид Фридлендер и позднейшие ратоборцы религиозной реформы (Саломон, Клей, Иолсон и др.). По содержанию и литературной форме «Суламит» представлял собою значительный шаг вперед в сравнении с элементарным «Собирателем», но молодое поколение отходило и от немецкого органа, как от его еврейского предшественника: оно утратило не только свой язык, но и всякий интерес к еврейской литературе на любом языке.

Замечательно, что во всю переходную эпоху «первой эмансипации» еврейство в Германии не выдвинуло ни одного выдающегося писателя ни в научной, ни в художественной литературе. Иссякло еврейское творчество в это переходное время, когда шло сплошное разрушение в рядах ассимилированной интеллигенции. Ортодоксальная же масса, еще не затронутая процессом разложения, стояла оцепеневшая перед ужасом грядущего, бессильная со своим ветхим заграждением против напора новых умственных течений.

Космополитизм эпохи революции увлек в своем потоке все свободомыслящее в тогдашнем еврействе. Догмою прогресса стало уничтожение всех перегородок между нациями, слияние всех народных типов. Для тогдашнего верхоглядства все культурно-исторические деления казались столь же искусственными, как деления гражданские, следствия абсолютизма и сословного строя. На практике, одна­ко, еврейский космополитизм сводился к отрицанию только еврей­ской национальности, ибо другая догма эпохи, ассимиляция, толка­ла евреев в круг национальных интересов окружающих наций, делая их патриотами германскими, французскими и т. д. Генриетта Герц, Рахиль Левин и другие героини космополитических берлинских са­лонов превратились в пламенных патриоток во время освободитель­ной войны 1813—1815 годов. Нелегко давалось евреям вступление в немецкое общество, где еще не исчезли юдофобские предрассудки; оскорбления и унижения выпадали часто на долю вступающих но­вичков. Развилась рабская привычка скрывать среди христиан свою принадлежность к еврейству. Людвиг Берне, учившийся в Гейдель­бергском университете, пишет Генриетте Герц (1807 г.): «Здесь учатся некоторые евреи из хороших семейств. Любопытно видеть, как за­ботливо эти люди стараются скрывать, что их праотец (патриарх Яков-Израиль) прихрамывал. Никогда не встретишь двух евреев гуляющими вместе или даже разговаривающими (в публичном ме­сте)». Историк Иост, слушавши» в 1813 г. лекции в Гетингене, сви­детельствует, что его еврейские товарищи стояли уже на пороге крещения. В своей «Истории новейшего времени» он отмечает тогдашнюю страсть нравиться христианам (Gefallsicht), которая подавала повод к обидным насмешкам. Глаза образованного ев­рея были устремлены только наружу: оправдаться перед окружа­ющим миром, показать свое душевное родство с ним и отчужден­ность от старого еврейского мира, который для него был симво­лом смерти и пустоты.

Немецкая школа — низшая, средняя и высшая, куда устреми­лась еврейская молодежь того времени, играла роль сильнейшего ассимилирующего фактора. Не менее ассимилировала и новая еврей­ская школа, скроенная на немецкий лад. В берлинской Freischule, директором которой состоял Бендавид, и в якобсоновской школе-приюте в Зеезене совместно обучались еврейские и христианские дети, и преподавание приноравливалось к догме онемечения[50]. Бреславская Wilhelmschule, основанная в 1791 г. по инициативе правитель­ства, но на средства еврейской общины, служила источником нескон­чаемых раздоров между ортодоксами и просвещенными: первые ви­дели в