– По поводу компромисса… Смотря, что понимать под разумностью, мичман. На условиях, что Ляодун и юг Маньчжурии останутся у России, он попросту нереален. Нам нужна не только Корея, но главное – выход через нее на материк. Для чего мы и проливали кровь, сражаясь за Порт-Артур с китайцами. Лишив Японию плодов ее победы, ваши политики рассчитывали столкнуть нас лбами с немцами или англичанами в центральном Китае, или французами и янки в Китае южном. После чего понаблюдать свысока за дерущимися тиграми. Вот только не следовало им считать других глупее себя. А по поводу вашего предложения… Для начала я хотел бы спросить, уважаемый Балк, как вы в России поступаете с пленными японцами?

– Сам не знаю. Подозреваю, что процедура еще не разработана в связи с отсутствием пленных японцев. Так что у вас есть все шансы стать подопытным кроликом. Но есть и более приятная альтернатива. – С жизнерадостной улыбкой сообщил собеседнику мичман Балк.

– И какая же?

– Мне, вернее НАМ, нужен кто-то, кто сможет в нужный момент донести до императора Японии весть, что в России хотят мира больше, чем войны…

С Секари можно был рисовать фигуру скепсиса. Станиславский со своим «не верю» отдыхал по полной программе. Самурай без слов, одним своим видом, давал понять Балку то же самое гораздо более эффективно и красноречиво. Наконец через пару минут, когда Василий начал повторяться, японец прервал его резким жестом.

– Хватит с нас театра, мичман. Объясните, что именно вам нужно на самом деле. Я, признаться, ожидал, что вы меня будете склонять к измене моему императору, но вместо этого вы предлагаете мне принять от вас измену вашему. И это после того, как именно вы сыграли ведущую роль в захвате двух новейших единиц японского линейного флота… Ну, не могу я в это поверить. И технически процесс согласования переговоров министерств иностранных дел через нейтральных посредников давно отработан, а к императору я, знаете ли, не вхож.

– Я России изменять не буду ни при каких обстоятельствах. Но когда для Петербурга и Токио прекратить войну станет взаимовыгодно, посредники, особенно с британскими паспортами, могут нам только помешать. Я думаю, что через полгодика-годик, когда ни мы, ни вы не сможем достигнуть никаких существенных результатов ни на море, ни на суше, война всем надоест. Но никто не захочет ПЕРВЫМ признаться в желании пойти на переговоры, ибо первый просящий мира – проигравший. А тут вступает в силу древнее правило – «горе побежденным»… И в результате мы или вы получите соседа, готовящего реванш. Пусть не через год, не через десять лет, но еще при жизни нашего поколения этот скрытый нарыв наверняка опять прорвется[71].

– И что? Вы думаете, мы с вами, два младших офицера, можем остановить неизбежное? И вообще, вы обращаетесь не к тому японцу. Первое, что я намерен сделать по прибытию в Токио, это попросить императорского разрешения на сеппуку. Ибо я не выполнил его приказа.

– Почему? Командовали перегоном не вы, а к состоянию машин крейсеров, за которые вы и были ответственны, претензий быть не может. Они практически идеальны.

– И под чьим флагом этот идеал сейчас функционирует? – горько усмехнулся Секари.

– Ладно, давайте продолжим разговор на верхней палубе, я для вас испросил у доктора разрешение на прогулку. И, кстати, захватил пару ваших боккенов, так что, если вы почувствуете себя в силах, можем немного размяться.

– Я, если помните, немного хромаю. Вашими стараниями, кстати. Но пару движений я бы освежил с удовольствием… Ибо «самураю не пристало жаловаться на остроту своего меча». Значит, и на состояние здоровья тоже.

– «Хаге Куре» или «Буси-до»? – с интересом спросил Балк.

– Вы слишком много знаете для простого мичмана. Кто вы на самом деле, Василий-сан?

– Может, как-нибудь и расскажу, хотя все одно не поверите. Ну что, пойдем?

– Пошли. Только руку дайте, опереться.

* * *

Дальнейшая дорога домой была не столь насыщена запоминающимися подробностями. Гоняться за встречными пароходами не было времени, подконвойные суда были отпущены, а гарибальдийцы забункерованы с избытком. Единственным заметным событием была встреча с японским дозорным. В этой роли выступал вспомогательный крейсер «Америка-Мару». Из многочисленных мобилизованных и наскоро вооруженных японских пароходов, только он имел тень шанса уйти от владивостокского «Богатыря», выскочи тот из порта на простор.

Его командир, капитан второго ранга Иноуэ, однако, трезво оценивал свои шансы в потенциальном забеге наперегонки с детищем немецких инженеров верфи «Вулкан». Восемнадцать узлов вспомогательного крейсера против двадцати трех богатырских, почти наверняка предвещали ему и его команде холодное купание, если встреча произойдет раньше, чем за два часа до заката. Памятуя об этом, он всегда держал под парами все котлы своего парохода. Сия мудрая предосторожность и спасла, в конце концов, и его, и команду, заодно с посмеивавшимися над «чересчур осторожным стариком» молодыми офицерами.

Нарезавший очередной галс «по квадрату» «Мару», заметив вдалеке отряд во главе с двумя кораблями, вооруженными башенной артиллерией, спокойно шел навстречу «своим»[72]. Но с полусотни кабельтовых сигнальщик разглядел «Варяга», некстати высунувшегося из-за «Мари-Анны», за которой он до этого пытался прятаться.

После недолгой, но бурной дискуссии, начавшейся с пожелания сигнальщику не пить сакэ перед вахтой, с листанием справочников Джейна и поминанием демонов и некстати воскресающих из пучины моря русских крейсеров, командир решил не рисковать. «Америка-Мару» развернулся и дал полный ход.

Дружный залп с «Корейца» и «Сунгари», казалось, только добавил японцу прыти, ибо ни один из их трех крупнокалиберных снарядов не лег к нему ближе полумили. Вслед удирающему пароходу, выдавшему порядка девятнадцати узлов при заклепанных предохранительных клапанах на котлах, деловито застучали баковые шестидюймовки «Варяга». За час погони он приблизился на шесть кабельтовых и добился одного попадания. Казалось, что скоро к его боевому счету можно будет добавить еще одну жертву. Но фортуна, наконец, перестала играть в одни ворота. На горизонте за гарибальдийцами показались чьи-то дымы, и преследование пришлось прекратить…