Осторожное предположение штабных о том, что, может быть, в Петербурге в курсе и что «Паскаль», возможно, идет во Владивосток, вызвало у Гаупта приступ бешенства. «А это ЧТО, по-вашему? Здесь же – ВСЕ!» И действительно, список награжденных явно включал в себя всех, кто был на этих двух кораблях во время боя. Само по себе, это было понятно и справедливо, но зачем вручать награды покойникам? И главное – как? Орденский капитул сам с этим, и с пенсиями семьям, кстати, разбираться должен!

Следующая телеграмма, подписанная Авеланом и направленная как Гаупту, так и исправляющему дела коменданта крепости полковнику Дмитрию Николаевичу Воронцу, вызвала у читавших ее очередной приступ недоумения: «Во исполнение указания государя-императора начальник над портом и и.д. коменданта крепости Владивосток настоящим извещаются, что за действия по потоплению «Асамы» и «Чиоды» капитану 1-го ранга Всеволоду Федоровичу Рудневу присвоено звание «контр-адмирал» с 28 января 1904 года»… Какая разница, каким числом, если он погиб вместе с «Варягом»?

А что, черт возьми, может означать нынешняя утренняя телеграмма: «Внимательно следить за сигналами с моря», подписанная императорским флигель-адъютантом? Может быть его величество решил самолично покомандовать флотом на Дальнем Востоке… из Петербурга?! Зачем, наконец, телеграфисты вчера полдня потели, принимая и перепроверяя таблицы стрельбы шести– и восьмимидюймовых орудий системы Армстронга, которых отродясь не было не только во Владивостоке, но и вообще в русском флоте? Для чего ГМШ требует «рассмотреть вопрос о возможности размещения дополнительных тысячи человек экипажей»? Экипажей чего? Под шпицем и в Зимнем явно чудили…

* * *

Долгое и нудное препирательство тянулось уже часа три. С явной оглядкой на чинно восседавшего во главе стола военного губернатора, армейские офицеры гнули линию, обозначенную полковником Воронцом, дружно требуя все ресурсы бросить на обеспечение противодесантной обороны Приморья. Командиры крейсеров во главе с каперангом Арнаутовым с «России» снова рвались в море, побегать на коммуникациях японцев. Как будто не они только что вернулись почти ни с чем, так и не сумев реабилитироваться в глазах большинства собравшихся за результаты первого выхода, после которого они сутки «выпаривали» лед из хоботов своих длинных пушек под откровенное хихиканье смекнувших, что к чему, армейцев.

Настроен был Константин Петрович, после отзыва Рейценштейна временно оставшись за начальника отряда, весьма решительно. Даже несмотря на насморк и кашель, привезенные им из второго боевого похода. Его не смущало и то, что «временным» он оказался аж целых два раза. Выплавав ценз на «России», он уже знал о назначении вместо него каперанга Андреева, который был в дороге из Питера.

Худощавый, энергичный, внешне чем-то похожий на небезызвестного нам Феликса Эдмундовича Дзержинского, он и темперамент имел с ним в чем-то схожий. Через два часа после съезда Рейценштейна он уже потребовал от Гаупта ускорения угольной погрузки и подготовки канала к выходу. Поэтому «Надежный» вторые сутки ползал по рейду и проходу в Босфор Восточный, не давая льдинам схватиться. К утру угольный аврал на крейсерах был закончен, припасы приняты, а команды, по большей части, находились на борту в готовности к походу.

Однако в присутствии военного губернатора портовое начальство, осаживая жаждавших реабилитации «крейсерских», указывало устами контр-адмирала Гаупта на недостаток запасов кардифа и слабость ремонтной базы, которые пока не позволяют «выскакивать в море кажний божий день». На это командиры кораблей ВОКа справедливо возражали, что по их расчетам расхода угля вполне хватит на три месяца интенсивных операций, что идет война и заниматься перестраховкой сейчас недопустимо, что каждый утопленный на коммуникации Япония – Корея войсковой транспорт – это спасенные сотни или даже тысячи жизней наших солдат и офицеров.

Страсти начали закипать всерьез, когда комендант крепости, в целях скорейшего ввода в строй трех новых береговых батарей и усиления сухопутной оборонительной линии, поднял вопрос о снятии с броненосных крейсеров нескольких шестидюймовок и как минимум 12-и трехдюймовых орудий. Но в тот момент, когда командир «Рюрика» Трусов уже дошел до прямой перебранки с настырными крепостными артиллеристами, взаимное «вынесение мозгов» сторонниками наступательной и оборонительной тактик было прервано вбежавшим в залу мичманом с «России»:

– Господа! Прошу прощения, но у нас на телеграфе уже с полчаса, как кто-то упорно требует выслать лоцмана для проводки в порт через минные поля…

– И кто же это может быть? Японцы?! Дождались-таки?! – сразу же взвился Воронец.

– А может, какой угольщик мимо японцев прорвался? – с надеждой в голосе на грядущие рейды предположил командир «Громобоя» каперанг Дабич.

– Вряд ли, Николай Дмитриевич, – отметая излишний оптимизм коллеги, скептически скривился Арнаутов, – чтобы купец и вдруг с телеграфом…

– Или это из Артура кто? – нахмурившись и задумчиво подкручивая ус, предположил командир «Богатыря» Стемман.

– Тоже вряд-ли… Нас бы известили. Да и не пошлет никого сейчас Старк. Макарова будут ждать. Что еще в этих телеграммах интересного, мичман?

Запыхавшийся Орлов 2-й пожал плечами:

– Шифр наш, однако, господа, творится что-то весьма непонятное. Половина отметок от станции типа «Попова-Дюкрете», что мы используем. Вторая половина – явно от Маркони, то есть вроде как японцы, они еще не все Телефункеном заменили. Но самое странное, что подписаны телеграммы «Варягом» и «Корейцем»! Чего уж никак быть не может…

Далее обсуждать новость смысла уже не было. Всем кораблям, частям и подразделениям флота и армии была немедленно объявлена боевая тревога. После чего под аккомпанемент возбужденных восклицаний, сдерживаемой ругани и грохота пары опрокинутых стульев, дружно сорвавшись с мест, господа генералы, адмиралы, капитаны и полковники кинулись приводить Владивосток и флот в боевую готовность для отражения атаки коварного врага.

Ближе к обеду, когда орудия береговых батарей и крейсеров ВОКа были заряжены и наведены в сторону моря, на горизонте показались дымки, а потом и силуэты пяти кораблей. Все это время с моря шли истошные просьбы, приказы, а позже и угрозы с одним смыслом – вышлите на миноносце, или хоть на чем, лоцмана. Но никто в крепости не хотел брать на себя ответственность за выходящие за рамки обыденности действия, и телеграммы одна за другой оставались без ответа.

Постояв с четверть часа в виду крепости, корабли медленно в строе кильватера потянулись в сторону входа в пролив Босфор Восточный. Первым шел незнакомый коммерческий пароход. Что происходило на его мостике, с берега пока было не рассмотреть. А жаль. Сцена, разыгравшаяся там, была достойна лучшего спектакля театра мимики и жеста. На продолжавшиеся минут десять отчаянные вопли, жестикуляцию, подпрыгивания и вращения глазами капитана «Мари-Анны», доказывавшего, что он вовсе не подписывался идти первым по минному заграждению, мичман Балк, досмотрев все представление до конца, с невозмутимой улыбкой ответствовал, что русские, как настоящие джентльмены, всегда пропускают дам вперед. Тем паче культурных и благовоспитанных иностранок. Так что «Мари-Анне» придется идти первой. Шлюпки за борт лучше вывесить сразу. Мало ли что.