Мимо пролетает знак, сообщающий: Национальный Санитарный Могильник Чувствительных Материалов имени Тендера Брэнсона, 16 км.

Адам говорит: «Понимаешь, к чему я клоню?»

Дом всего в десяти минутах от нас.

Адам говорит: «Ты должен вспомнить, что случилось».

Ничего не случилось.

По радио я говорю: Невозможно описать, насколько ужасным было обращение.

Все чаще и чаще по краям дороги валяются обрывки грязных журналов, унесенные ветром из непокрытых грузовиков. Выгоревшие на солнце четкие снимки голых женщин, облепившие все стволы деревьев. Мужчины, стоящие под дождем с длинными фиолетовыми эрегированными палками. Черные коробки с видеофильмами лежат на гравии вдоль дороги. Проколотая женщина, сделанная из розового винила, лежит среди сорняков, а ветер развевает ее волосы и руки, когда мы проезжаем мимо.

«Секс — это вещь не опасная и не отвратительная,» — говорит Адам.

По радио я говорю: Лучше, если я оставлю прошлое позади и продолжу жить.

Впереди точка, где лес, идущий вдоль дороги, заканчивается, и дальше ничего нет. Солнце наверху и жарит нас, а до самого горизонта нет ничего, лишь пустырь.

Мимо пролетает знак, сообщающий: Добро Пожаловать в Национальный Санитарный Могильник Чувствительных Материалов имени Тендера Брэнсона.

Вот мы и дома.

За знаком долина простирается до самого горизонта, голая, замусоренная и серая, за исключением нескольких ярко-желтых бульдозеров, припаркованных и тихих, потому что сегодня воскресенье.

Там нет ни одного дерева.

Там нет ни одной птицы.

Единственный ориентир расположен в центре долины, высокий бетонный столб, всего лишь квадратная серая колонна из бетона, поставленная в точке, где стоял Правоверческий дом собраний с мертвецами внутри.

Адам не говорит ни слова.

По радио я говорю: Теперь моя жизнь полна счастья и радости.

По радио я говорю: Я собираюсь жениться на женщине, выбранной для меня в рамках Проекта Бытие.

По радио я говорю: С помощью моих последователей я остановлю сексуальную жажду, которая взяла власть над миром.

Дорога длинная и изрытая колеями от границы долины до бетонного столба в центре. По обеим сторонам от нас искусственные члены и журналы и латексные влагалища и Французские розги, сваленные вместе в тлеющие кучи, и дым от этих куч висит белым удушливым туманом по всей дороге.

Столб перед нами всё больше и больше, иногда он теряется в дыму от горящей порнографии, но всегда возникает вновь, угрожая.

По радио я говорю: Вся моя жизнь продается в ближайшем от вас книжном магазине.

По радио я говорю: С Божьей помощью, я отвращу мир от всякого желания секса.

Адам выключает радио.

Адам говорит: «Я ушел из долины в ночь, когда выяснил, что старейшины сделали с вами — тендерами и бидди».

Дым постоянно над дорогой. Он проникает в машину и в наши легкие, режет и жжет наши глаза.

Со слезами, текущими по обеим щекам, я говорю: Они ничего не сделали.

Адам кашляет: «Допустим».

Столб снова возникает, ближе.

Здесь нечего допускать.

Дым заволакивает всё.

Затем Адам говорит это. Адам говорит: «Они заставили вас смотреть».

Я ничего не вижу, но просто продолжаю вести машину.

«В ночь, когда у моей жены рождался первый ребенок, — говорит Адам, и слезы оставляют светлые полоски на его черном лице, — старейшины взяли тендеров и бидди со всего округа и заставили их смотреть. Моя жена кричала именно так, как они ей говорили. Она кричала, и старейшины орали проповеди о том, что плата за секс — это смерть. Она кричала, и они сделали рождение ребенка настолько болезненным, насколько могли. Она кричала, и ребенок умер. Наш ребенок. Она кричала, а затем она умерла».

Первые две жертвы Отправки.

В ту же ночь Адам ушел из Правоверческого церковного округа и сделал телефонный звонок.

«Старейшины заставляли вас смотреть, как рождается каждый из детей в округе,» — говорит Адам.

Мы едем со скоростью всего лишь тридцать или пятьдесят километров в час, но где-то в дыму перед нами затерялся гигантский бетонный столб церковного мемориала.

Я не могу ничего сказать, и я просто продолжаю дышать.

«Поэтому конечно же ты никогда не занимался сексом. Ты никогда не хотел секса, потому что каждый раз, когда у нашей матери появлялся новый ребенок, — говорит Адам, — они заставляли тебя сидеть там и смотреть. Потому что секс для тебя — это всего лишь боль и грех и твоя мать, растянутая там и кричащая».

А затем он сказал это.

Дым настолько плотный, что я не могу видеть даже Адама.

Он говорит: «И теперь секс должен казаться тебе исключительно пыткой».

Он просто выплевывает эти слова.

Запах Истины.

И в этот момент дым рассеивается.

И мы врезаемся прямо в бетонную стену.

Вначале нет ничего, кроме пыли. Отличный белый порошок талька заполнил машину, перемешавшись с дымом.

Пыль и дым циркулируют в воздухе.

Единственный звук — это звук чего-то капающего из мотора машины — масла, антифриза, бензина.

До тех пор, пока Адам не начинает кричать.

Пыль вырвалась из воздушных подушек, защитивших нас в момент столкновения. Воздушные подушки прорвались, спустились и теперь лежат пустые на приборной панели, и как только пыль оседает, Адам начинает кричать и закрывает лицо руками. Кровь течет между его пальцев, черная на фоне белого талька, покрывающего всё. Одной рукой он закрывает лицо, а другой дергает ручку пассажирской двери, и ковыляет по пустоши.

Затем он исчезает в дыму, окружающем нас, переступает через обнаженные тела, слои людей, заснятых в момент прелюбодеяния навеки, и я кричу ему в след.

Я кричу его имя.

В какой он стороне, я не могу сказать.

Я кричу его имя.

Куда бы я ни наступил, журналы предлагают Возбужденных Девочек Вашей Мечты.

Любительниц Больших Членов.

Губы, Груди и Гигантские Клиторы.

Рыдание доносится со всех сторон.

Я кричу: Адам Брэнсон.

Но всё, что я вижу, это Мужские Анальные Приключения.

И Девочки, Которые Любят Девочек.

И Бисексуальные Любовные Пары.