А позади меня наша разбитая машина взрывается.

Бетонный столб, серый и возвышающийся над нами, весь в огне с одной стороны, и в свете этого костра я вижу Адама, стоящего на коленях в нескольких ярдах от меня, его руки закрывают лицо, он качается вперед и назад и рыдает.

Кровь бежит вниз по его рукам, по его лицу, по запыленной белой передней части, и когда я пытаюсь оторвать его руки от лица, он кричит: «Не надо!»

Адам кричит: «Это мое наказание!»

Его крики переходят в смех, и Адам отнимает руки, чтобы показать мне.

Маленькие пластиковые ноги статуэтки Тендера Брэнсона торчат из кровавого месива на том месте, где должен был быть его левый глаз.

Адам полу-смеется, полу-плачет: «Это мое наказание!»

Остаток статуэтки ушел вглубь, я не знаю, насколько глубоко.

Штука в том, говорю я, чтобы не паниковать.

Чтобы решить эту проблему, нам нужен врач.

Черный дым от нашей сгоревшей машины обволакивает нас. Без машины, двадцать тысяч акров вокруг нас пустые и бескрайние.

Адам заваливается на бок, затем переворачивается на спину, глядя в небо, один глаз ослеплен статуэткой, а другой глаз кровоточит. Адам говорит: «Ты не можешь оставить меня здесь».

Я говорю: Я не собираюсь никуда уходить.

Адам говорит: «Ты не можешь позволить им арестовать меня за массовое убийство».

Я говорю: Я не тот, кто отправлял людей в Рай.

Дыша тяжело и быстро, Адам говорит: «Ты должен отправить меня».

Я пойду за помощью.

«Ты должен отправить меня!»

Я найду ему врача, говорю я. Я найду ему хорошего адвоката. Мы сошлемся на его безумие. Его обучали в церкви столько же, сколько и меня. Он делал лишь то, что он был обучен делать всю свою жизнь.

«Ты знаешь, — говорит Адам и сглатывает, — ты знаешь, что делают с людьми в тюрьме? Ты знаешь, что там происходит. Ты не позволишь этому случиться со мной».

В журнале рядом написано: Тайный Удар Банды.

Я не собираюсь отправлять его в Рай.

«Тогда уничтожь то, как я выгляжу, — говорит Адам. — Сделай меня таким безобразным, чтобы никто никогда не захотел меня».

В журнале написано: Анальная Фиксация.

И я спрашиваю: Как?

«Найди камень, — говорит Адам. — Под всем этим мусором найди что-нибудь тяжелое. Камень. Копай».

По-прежнему лежа на спине, обеими своими руками Адам тянет за ноги статуэтки, его дыхание задерживается, когда он крутит и тянет.

Обеими своими руками я копаю. Сквозь людей, сошедшихся промежностью к промежности, лицом к лицу, промежностью к лицу, промежностью к жопе, жопой к лицу, я докапываюсь до дна.

Я выкопал яму, такую же широкую, как могила, и дотронулся до почвы, до земли Правоверческого храма, освященной земле, и поднял камень размером с мой кулак.

В одной руке Адам держит статуэтку, обагренную кровью, теперь более дьявольскую, чем когда-либо.

Другой рукой Адам хватает открытый журнал на земле рядом с собой и подносит к своему обезображенному лицу. В журнале снимок совокупляющихся мужчины и женщины, и из-под него Адам говорит: «Когда найдешь камень. Ударь меня им по лицу, когда я скажу тебе».

Я не могу.

«Я не позволю тебе убить себя,» — говорит Адам.

Я не верю ему.

«Ты дашь мне лучшую жизнь. Это в твоей власти, — говорит Адам из-под журнала. — Если ты хочешь спасти мою жизнь, сначала сделай для меня это».

Адам говорит: «Если ты не сделаешь, в ту минуту, когда ты пойдешь за помощью, я уползу далеко и спрячусь, и умру прямо здесь».

Я поднимаю камень в своей руке.

Я спрашиваю: он скажет мне, когда остановиться?

«Я скажу тебе, когда будет достаточно».

Он обещает?

«Я обещаю».

Я поднимаю камень так, что его тень падает на людей, занимающихся сексом на лице Адама.

Я наношу им удар.

Камень уходит глубоко.

«Снова! — говорит Адам. — Сильнее».

И я бью камнем.

Камень уходит еще глубже.

«Снова!»

И я бью.

«Снова!»

И я бью камнем.

Кровь проступает через страницы, перекрашивая трахающуюся пару в красный, а затем в фиолетовый.

«Снова!» — говорит Адам, его речь искажается, его рот и нос больше никогда не будут той же формы.

И я бью камнем по рукам пары и их ногам и лицам.

«Снова».

И я наношу удары до тех пор, пока камень не становится липко-красным от крови, до тех пор, пока журнал не проваливается внутрь. До тех пор, пока мои руки не становятся липко-красными.

Затем я останавливаюсь.

Я спрашиваю: Адам?

Я хочу поднять журнал, но он рвется. Он сильно намок.

Рука Адама, держащая статуэтку, слабеет, и окровавленная статуэтка катится в могилу, которую я выкопал, чтобы найти что-нибудь твердое.

Я спрашиваю: Адам?

Ветер разносит дым над нами двоими.

Массивная тень ползет в нашу сторону от основания столба. Одну минуту она всего лишь касается Адама. В следующую минуту тень накрывает его.

Дамы и господа, здесь, на борту Рейса 2039, наш третий двигатель только что сгорел. У нас остался всего один двигатель до начала нашего падения.

Холодная тень Правоверческого церковного монумента падает на меня всё утро, пока я хороню Адама Брэнсона. Под слоями непристойности, под Голодными Задницами, под Изнасилованиями Трансвеститов, я копаю руками грязь храмового двора. Большие камни с вырезанными на них ивами и черепами, захоронены вокруг меня. Эпитафии на них примерно такие, как вы можете себе представить.

Ушел, Но Не Забыт.

Пусть они живут в Раю, несмотря на их ошибки.

Любимый Отец.

Дорогая Мать.

Запутавшаяся Семья.

С каким бы Богом они ни встретились, пусть он дарует им прощение и мир.

Неудачливая Соц.работница.

Отвратительный Агент.

Заблуждавшийся Брат.

Может, это инъекция Ботокса, токсина ботулизма, или взаимодействие наркотиков, или недостаток сна, или долгосрочные эффекты Синдрома Исчезновения Внимания, но я ничего не чувствую. Во рту вкус горечи. Я нажимаю на лимфатические узлы на своей шее, но чувствую только презрение.