Идём назад по саду снова. Взбираемся к Манежу, огибаем сад. Наконец спускаемся к «историческому» повороту – и попадаем в тесный загончик, ограждённый железным штакетником, где уже томятся человек сорок таких же верных ленинцев. И вот тут нас маринуют ровно тридцать шесть минут – без указания причин и сроков.

Солнце успевает привстать и посуроветь. «Ну мы и попали!» – говорит один из ленинцев, потея в куртке «Adidas». Я начинаю замысливать побег на волю, но Клара глядит из-под шляпки жалостно и виновато. Думаю: дотерплю. Что у нас там впереди?

Впереди был натуральный шмон. «Личный досмотр» – чересчур благородно звучит, если некий сержант со странной кривенькой улыбкой тщательно щупает твои ягодицы. Слегка обалдевшие от такой милицейской ласки, мы с Кларой выходим, в конце концов, на совершенно пустую, от всех отгороженную Красную площадь. Острое чувство зоны. Оглядываюсь. Сержант у загона следит за нами и ждёт. Очевидно, сценарий такой: как только мы чинным шагом доходим до Мавзолея – он сразу щупает и впускает новеньких.

У входа в святыню ещё одно должностное лицо молча водит вокруг нас чёрной рамкой, глядя куда-то ниже пояса. Как бы изгоняет бесов. Внутри святыни потёмки, а после сильного солнца – совсем египетская тьма. Мрамор под ногами скользит. Ползём по ступеням вниз, как слепцы. Не хватало ещё здесь грохнуться. Впереди, вместо лампочки, белеет гневное лицо охранника. Клара боязливо шепчет:

– Ой, тут чё-то так темно-о…

– Не разговаривать! – кричит охранник.

Это на нас, баранов, он покрикивает. Чтоб не забывались.

На вас давно не кричали? Рекомендую. Сильное чувство.

Ленин лежит совершенно мёртвый, со слипшейся бородкой. И весь ярко-розовый – не то излишек грима, не то глубокое удовлетворение (такое государство учредил!). Больше ничего не выражает.

Выйдя наружу, минуем кладбищенскую шеренгу Сусловых, Ждановых, Шкирятовых.

– Так много писателей! – тихо восторгается Клара.

«Какое счастье, – думаю. – Теперь можно уйти отсюда навсегда, куда угодно! Только сумки забрать…»

Напоследок нас порадовал ещё один гражданин с кокардой: «Площадь закрыта. Обойдите здание ГУМа с тыла!»

«Так тебе и надо, – сказал я сам себе. – До сих пор не понял?»

Лишний раз уточню. Это не репортаж из КПЗ города Мухосранска. Это, как у нас говорят, самое сердце России, столица нашей Родины. Начало двадцать первого века.

На Тверской в книжном магазине «Москва» я купил два тома Набокова, а Клара – «Объятых страстью» в мягкой обложке.

Муля

В городе, где я родился, самой знаменитой персоной был человек по имени Муля – глухонемой побирушка с устрашающе черным, наждачным кадыком. Муля специализировался на похоронах. Вдвоем с женой, краснолицей, в толстых очках, они пристраивались к траурным процессиям и скорбно сопровождали их вплоть до поминок. Местный управдом однажды громко выразился в их адрес: «Опять жиды на халяву пошли!..» Вспоминать об этом так стремно, будто бы это я сказал, а не управдом.

Незадолго до моего отъезда Муля подошел ко мне на улице и робким жестом попросил прикурить. На этом мои отношения с Мулей исчерпали себя.

Перекур с Ганнибалом

В неприлично зеленом возрасте я заявил маме, что решил сниматься в кино, и с тридцатью рублями в кармане уехал в самый большой и бестолковый город нашей страны. Через две недели разгульной жизни (на 1 рубль в день) я попал на киностудию, где был принят в съемочную группу. В первый же день я столкнулся с кумиром детства – главным исполнителем роли Бабы Яги в киношных сказках. Кумир с ходу одарил меня пылким гомосексуальным предложением, которое я с ходу отклонил.

Съемки оставляли уйму свободного времени, и я делал несанкционированные вылазки на другие съемочные площадки. Там можно было увидеть много любопытного. Например, как человек по фамилии Высоцкий изображает Абрама Петровича Ганнибала. Группа лилипутов из массовки в пудреных париках XVIII века поглощала за кадром водку гулливерскими дозами. Высоцкий был без парика, с длинными волосами и в негритянском гриме. По команде режиссера: «Мотор!» он делал страшно грустные глаза, брови домиком и очень тихо, укоризненно произносил: «Государь…» По команде: «Стоп!» грусть резко исчезала и начиналась легкая болтовня на посторонние темы – хриплым победительным голосом. Тогда это был самый популярный голос в Советском Союзе. В перерыве я стоял на лестничной площадке и курил, наблюдая, как арап Ганнибал общается с дворцовой челядью. К нему каждые две секунды подходили полузнакомые и вообще незнакомые. Мне бы лично в голову не пришло подойти. Но он подошел сам и попросил прикурить. «Благодарю». – «Не за что». На этом наши отношения с Высоцким исчерпали себя.

Кому-то, наверно, этого хватило бы для написания эпохальных мемуаров «Мои встречи с Высоцким». Мне хватило – чтобы мысленно передать курительный привет от побирушки Мули.

Рука под столом

Приятель позвал меня на встречу с человеком по фамилии Ельцин. Встреча проходила в университете, где мы уже доучились. Ельцин тогда еще не всходил на танк и не стал кремлевским небожителем. Он откровенничал с нами, как с сообщниками. Сейчас это звучит почти комично. Вот, например, какая ужасная беда: московские аппаратчики исключили из компартии Тельмана Гдляна! «Ну ничего, – сказал нам Ельцин с хитроватой улыбкой, – мы условились с ребятами из Ленинграда. Они его там, у себя, восстановят в партии!» Прямо от сердца отлегло… Хорошо, если сейчас хоть кто-нибудь вспомнит, что это за птица такая – Гдлян?

Я впервые подумал о Ельцине как о человеке сильной динамики, когда он перестал прятать от людей покалеченную, без двух пальцев, кисть левой руки. Раньше он привычно и старательно скрывал ее – то за партийной трибуной, то под столом.

Ни в какие отношения Ельцин со мной не вступал, врать не буду. Причина самая уважительная – он не курит.

Голкипер Маккартни

В 2000 году мне предложили сотрудничать с одним лондонским изданием. Я заехал в гости к Никите Ситникову, фотокорреспонденту «London Courier». Количество знаменитостей, заснятых Никитой, не поддается исчислению. Диапазон – от принцессы Дианы до Пугачевой. Горбачев на какой-то английской сцене долго-долго тряс Никите руку, чуть не вывихнул (фото имеются). Киркоровская жена в сердцах размахнулась так, что чуть не вышибла камеру. Но самой травматичной была встреча с бывшим «битлом». Сэр Пол Маккартни прибыл на презентацию музыкального бутика. Никита стоял наготове впереди всех лондонских папарацци. Когда Маккартни возник из лимузина, толпа рванула с такой силой, что Никита головой, как футбольным мячом, влепился в грудь сэра Пола. Голкипер Маккартни достойно принял удар. На этом их отношения исчерпали себя.

Отрыв

Один бессонный попутчик ночью на высоте 8000 над землей уверял меня, что наиболее опасная стадия любого авиарейса – не вход в грозовые облака и даже не посадка. А взлет. При отрыве от земли, на максимальных оборотах самолет напрягает все свои силы предельно. Отрыв – самый рискованный и отважный момент. Но без него невозможно стать ни воздушным мостом между городами, ни светящимся объектом в ночном небе, ни даже просто городской звездой.