мои родственники, это мы с Юрой придумали. Насчет наличия немецкой подлодки все подтвердил, однако передавать ее Союзу категорически отказался. Сказал, что у них таких игрушек много, а у меня одна, делиться не буду, пусть своими играют.

Когда они начали угрожать, голоса более жесткими стали, добренькими перестали быть, я сделал вид, что обиделся, и отказался с ними говорить. Про патриотизм говорили, а я напоминал, что органы с дядей Юрой творили, как у меня боевую награду отобрали и даже не извинились. В общем, к консенсусу не подошли. Я не был тем, кто хотел с дебильной улыбкой счастья угодить им. В общем, меня повели на этаж выше. Вот там в кабинете уже был Берия. Поздний час, давно за полночь, а он еще работает. Он стал давить авторитетом, так что, плюнув, я отмахнулся и побежал к окну, там открытая форточка, проскользну. Берия орал, чтобы не стреляли, а я прыжком пролетел форточку и, уцепившись с той стороны за подоконник, стал спускаться, используя архитектурные излишества на стене. Спрыгнул и рванул прочь. Из центрального выхода выбежала дежурная смена, им орали не стрелять, но несколько выстрелов было, все мимо. Обернувшись на бегу, я увидел, что карабин одного бойца был направлен практически на меня. Пришлось прыгать, чтобы точно попадание было. Есть! Пуля прошла тело насквозь. Входное в спине, выходное на груди. Я красиво перекатился, падая, и замер. Позу тоже посимпатичнее постарался выбрать. Ко мне подбежал какой-то командир и проверил пульс, потом проверил дыхание. Встав, он сказал:

– Готов. Наповал. Как же ты так, Орешкин?

– Я случайно, товарищ лейтенант.

– Видел, что случайно, парнишка вбок прыгнул и на твой выстрел нарвался. Приказ был в воздух стрелять. А ты куда палил? А если бы случайно кого наших зацепил? Ну, кроме него.

– Так ночь же, пустые улицы.

– Окна есть, – буркнул тот.

Тут подбежали другие командиры, и командир, что меня осматривал, сказал:

– Остывает уже.

Раздался мат, несколько человек проверили меня и подтвердили первый диагноз, однако тянуть не стали, вскоре подогнали машину. Меня закинули в кузов «полуторки» и куда-то повезли. Двое бойцов в кузове, сканер показывал еще двоих в кабине. Данные выводились мне на рабочий стол перед глазами, очень удобно. Особенно когда изображаешь труп. А мне вот интересно, куда меня везут? Если в морг, не очень хорошо… Вскрывать себя я не дам, а вот если хоронить, то куда? Где тайное кладбище НКВД? Мы въехали на какое-то предприятие, похоже морг, меня погрузили на носилки, какой-то прокуренный голос жаловался, что совсем детей привозят. А дальше я обнаружил топку котельной, куда собирались меня сунуть. Так вот, как они от тел избавляются?! Однако. Сам я, пока везли, успел остановить кровотечение, сердце медленно работало, и сдвигал, и заживлял все вены, раны скоро начнут затягиваться, но я пока этот процесс приостановил. Снаружи, а вот внутри восстановление шло полным ходом.

Тут же я, сообразив, что со мной хотят сделать, мгновенно отреагировал. Соскочил с плиты, на которой в крематорий подают тело, и, вырубив того мужика, это его прокуренный голос был, самого положил на плиту и мощным толчком ноги запихнул в печь. Раздался вскрик, взметнулось пламя, которое начало пожирать тело. Сколько он так тел людских сжег?

В помещении никого, да и сканер это же подсказывал. Судя по показаниям сканера, «полуторка» с бойцами уже покидала расположение крематория. Сейчас же, немного придя в себя, я пожалел, что его в печь сунул, зря, это от неожиданности и стресса, он же свою работу делал, но назад сделанного не вернешь. Тело сгорало долго, но вонь паленого быстро выветрилась через открытые окна. Через полчаса вытащив раскаленную плиту с пеплом, я смел его в совок и высыпал в мешок в углу. Тот был практически полон пеплом. Совков сорок будет, если по тому судить, что я добавил. Я непроизвольно произвел расчеты пепла в мешке, у меня был включен математический аналитический модуль. Как я его ненавижу вот в такие моменты. Оно мне надо было считать, сколько людей тут сожгли?! Тьфу. А вот на субмарине без такого модуля никуда, особенно в плане расчетов или прицеливания.

Прибравшись, чтобы все было как обычно, я выбрался в окно, перебрался через кирпичный забор, а это действительно крематорий был, а я думал, котельную промышленного предприятия используют, и побежал прочь. Дальше на берегу реки откашлял из легких кровь, раны уже затягивались, с внешней стороны тоже запустил зарастание. Рубашку выкинуть пришлось, а штаны еще ничего. Отмывшись от крови, стараясь не трогать раны, рубашку использовал, прежде чем ее выкинуть, добежал до парка, достал припасы из вещмешка и буквально вгрызся в них, так хотелось есть. Надел запасную рубаху, куртки вот нет, а прохладно, накинул сверху плащ-палатку и побежал к вокзалу.

Золото и деньги из дупла доставать не стал, вдруг еще когда пригодятся? В кассах купил билет до Новгорода, его еще не оккупировали, хотя близко подошли. На Ленинград не продавали, не было билетов на ближайшие три дня и, видимо, не будет. Да и тут билет только на час дня. Почему так поздно – не ясно. Однако, когда рассвело, я прогулялся на ближайший рынок. Лицом не светил, кепку пониже на глаза. Тут на рынке купил отличную теплую куртку и свитер тонкой вязки. Припасов приобрел, все, что было, я уже съел, а восстановление усилилось, раны розовой пленкой покрылись, а через пару дней и шрамов не будет.

Сойдя в Новгороде, поправил поклажу и вышел из вокзала, направившись к окраине. Нужно покинуть город, добежать до передовой, тут километров двадцать, и перейти через нее. Там дело привычное, ищу аэродром, угоняю самолет и лечу к Клайпеде, к своей субмарине. Ночь вокруг стояла, мы в полночь прибыли. Не успел я вокзал покинуть, как раздался вой сирен, зашарили по небу лучи прожекторов. Я рассмотрел в ночном небе строй немецких бомбардировщиков, что приближались к городу. Ругнувшись, я стал убегать. Кто-то прятался по бомбоубежищам, а я просто убегал от них. Сыпали немцы бомбы бессистемно, я видел, куда устремлялись тяжелые капли со стабилизаторами, и успевал отбежать в сторону, так, что бомбы рвались подальше от меня. А тут близко рванувшая бомба повредила крепление прожектора, и он закрутился ничем не удерживаемый, освещая то небо, то улицы округ. Я закричал от нестерпимой боли, от резанувшего глаза света, замерев, где стоял, так как по щекам текли слезы. Тут раздался свист, явно падали несколько очередных бомб. Ощутил страшный удар фактически под ногами