– Садись, – сказал Молоканов, зачем-то покосившись на окна управления, – прокатимся в одно место.

Пожав плечами, капитан занял место на переднем пассажирском сиденье. Когда он захлопнул дверь, отгородившись от внешнего мира тонированным стеклом, Молоканов вдруг повернулся к нему и многозначительно прижал указательный палец к разбитым губам, призывая напарника к молчанию.

– Надо опросить эту Фролову, – громко сказал он, запуская двигатель. – И вообще пройтись по соседям. Вдруг у кого-нибудь из них в холодильнике голова Парамонова или, скажем, Журбина?

– Как скажешь, – безропотно согласился совершенно сбитый с толку капитан.

По дороге они почти не разговаривали – Молоканов включил музыку, вывернув регулятор громкости почти до предела. Слушал он исключительно русский рок – «Машину времени», «Калинов мост», «Сплин», «ДДТ» – и на дух не переносил обожаемый Арсеньевым шансон. Ехали довольно долго и приехали почему-то не к дому Щеглова, а в автосервис, расположенный на окраине Москвы. Молоканов остановил машину у ворот, переговорил о чем-то с механиком, а затем высадил капитана, оставив его любоваться видом на трубы ТЭЦ и высящийся в отдалении гигантский мусорный курган свалки, и загнал машину в гараж. Впрочем, скучал Арсеньев недолго: через две минуты Молоканов присоединился к нему – уже без машины, в пешем строю.

– Что мы тут делаем? У тебя что, машина барахлит? – спросил капитан.

– Ну, не то чтобы барахлит, а так, надо кое-что проверить, – уклончиво ответил Молоканов. – Так сказать, профилактический осмотр.

– Обязательно в моем присутствии? Лучше бы я в самом деле эту старуху допросил!

– Еще допросишь. И, кстати, надо будет узнать, чем занимался этой ночью Гунявый.

– Гунявый-то при чем? Мы же ему не звонили!

– Мы не звонили, а кто-то другой мог позвонить. И вообще, у меня сложилось впечатление, что они со Щеглом последние месяца два крутили за моей спиной какие-то свои делишки. Может, мы зря приплели сюда Зулуса, и ответ прямо у нас под носом. Конечно, все люди – люди, а людям свойственно ошибаться. Но, если Щегла завалил спецназовец, пускай себе и бывший, он бы не допустил столько ошибок. Один пластилин, оставленный на дверных глазках, чего стоит! А пистолет! Если наплечная кобура висит не слева, как у всех нормальных людей, а на другом боку, даже последнему барану должно быть ясно, что человек – левша. Нет, он все равно кладет ему ствол в правую руку! Для этого надо быть или пьяным, или тупым, как полено. Или тупым и пьяным одновременно. А наш горе-мокрушник, согласись, подходит под это описание, как никто другой. Так что ты его обязательно проверь. Тряхни хорошенько, чтоб обгадился, намекни, что чистосердечное признание не только смягчает, но иногда и напрочь отменяет наказание… Ну, не мне тебя учить. Только сначала навести эту бабусю, соседку Щегла, сними с нее показания по всей форме. Надо же сунуть что-то в зубы нашему Мамонту! Начальник приказал – подчиненные выполнили, и так далее. Тем более что мы с тобой нынче ночью и так изрядно накосячили.

– Да уж, – ухмыльнулся Арсеньев и потрогал повязку на голове. – В таком виде только свидетелей и опрашивать. Но соображаловка у тебя, Михалыч, работает, как оборонный компьютер! Это ж надо было такое измыслить: устроить драку в баре для гомосеков! Даже Мамонт наше алиби проглотил и не поперхнулся. Ну, правильно, какому же нормальному мужику в трезвом уме и здравой памяти придет в голову сунуться в это змеиное гнездо! Того и гляди, какая-нибудь гадюка в штаны заползет…

– Заметь, – закуривая, сказал Молоканов, – даже если оставить в стороне Терентьева, дел мы с тобой нынче ночью натворили столько, что в сумме они запросто тянут на увольнение из органов. А может, даже и на уголовное дело. И что? И ничего! Нам, считай, только пальчиком погрозили: ай-яй-яй, нехорошо! Пить нехорошо, мобильники выключать нехорошо, с гамадрилами драться нехорошо… Находиться вне зоны доступа, когда надо срочно выезжать на труп, еще хуже, а уж являться на работу с опозданием на два часа, с разбитыми рылами и с протоколом в зубах, где черным по белому описаны все твои художества, вообще смерти подобно. Да при прочих равных условиях Мамонт бы не ел, не пил и не спал, пока нас с Петровки взашей не вытолкал! А тут – ничего, ворчит только… А почему?

– А в самом деле, почему? – озадачился новым вопросом Арсеньев.

– А потому, дружок, что ему это невыгодно. Если дело получит огласку и дойдет до генерала, нас, самое меньшее, отстранят от расследования, а скорее всего, действительно уволят. Мамонта за такую дисциплину в отделе тоже по головке не погладят, но соль не в этом. Соль, Дима, в том, что он останется начальником без подчиненных. Дело Зулуса у него отберут и передадут кому-то другому, и этот другой, вполне вероятно, распутает его за неделю. Пока Мамонт ловит сам себя, он в безопасности, а как только его начнет ловить кто-то другой – все, попалась птичка. Финита ля комедия, пожалуйте бриться! Ведь все, считай, очевидно. Если раньше было ясно, что Зулус получает информацию от кого-то из наших, с Петровки, то после убийства Щегла можно не сомневаться, что это кто-то из нас – ты, я или Басалыгин. А поскольку у нас с тобой, как ты помнишь, алиби…

– А у Мамонта мотива нет, – перебил его Арсеньев. – Если он не знал, что важняку башку снесли, мочить Щегла и инсценировать самоубийство ему было просто незачем. А про Терентьева он не знал. Не мог знать!

– Сейчас разберемся, мог или не мог, – пообещал Молоканов, кивая в сторону ворот.

Там, в воротах, стоял и манил их к себе смуглый усатый гражданин откровенно кавказской наружности, одетый в замасленный синий комбинезон механика. Молоканов хлопнул Арсеньева по плечу, и они подошли к воротам.

– Ну, что у нас тут, Арарат? – снисходительно-панибратским тоном барина, разговаривающего с кучером, поинтересовался Молоканов. – Есть?

– Ара, сам смотри, да? – обернувшись через плечо, предложил шагающий впереди механик. – Только осторожно, слушай, я все сделал, как ты сказал: ничего не трогал, только смотрел.

Через открытые настежь ворота, такие большие, что через них прошла бы и тентованная фура, они вошли в просторный, хорошо освещенный и облицованный белой кафельной плиткой ангар мастерской. «Фольксваген» Молоканова стоял на осмотровой яме. Все его двери были открыты, крышка