Перевожу дыхание и продолжаю спуск.

Я – гордая дочь Севера, я не боюсь теней и шепота.

Когда достигаю дна и погружаюсь в алый густой туман, голос в моей голове уже не говорит – он кричит. Все так же неразборчиво, но уже почти оглушая.

Если я сойду с ума и потеряю дорогу наверх, никто не станет искать меня здесь. Я не оставила за собой хлебных крошек.

В густом слепящем тумане приходится двигаться почти наугад.

Только когда глаза немного привыкают к полумраку, замечаю несколько каменных столбов, в которых, словно драгоценные камни в породе, горят яркие красные кристаллы.

Похожи на глаза каких-то демонов.

Настолько… живые, что стараюсь не смотреть им «глаза в глаза».

Столбы установлены как будто по кругу, словно маленькая арена, в центре которой колышется бесформенный сгусток тумана.

Я не хочу знать, что прячется внутри него.

Но чувствую, что оно - живое.

Оно знает, что я здесь.

Оно осмотрит на меня.

И пытается говорить, как безуспешно пыталось все эти дни: шепотом, скрежетом, осколками слов, стонами и хрипами.

Оно замирает, даря мне глупую надежду на покой, а потом резко подается вперед, выпрыгивая из западни, словно идеальный хищник.

Я… уже видела это создание. Уже умоляла это отпустить меня, когда извивалась под его тяжелым, полным боли, взглядом. Уже слышала, как длинные черные когти скребут по камням, когда это пыталось вырваться из плена и добраться до людей в черном.

У этого нет постоянно формы: оно то туман, то зверь, то человек. Миллионы разных форм, некоторые из которых заставляют меня забыть браваду и закрывать глаза от страха.

Мои ночные кошмары не были кошмарами. Они были попытками вспомнить то, что со мной сделали в ту ночь.

Сделали с нами – мной и вот этим, пойманным и посаженным на цепь.

На полусогнутых ногах обхожу создание по дуге. Вот эти столы – гладкие, из стали, с кожаными ремнями для рук и ног. На одном лежала я, на другом Тьёрд. Он что-то постоянно говорил мне. Не помню слов. Помню его лицо – ему было так же больно, как и мне. Даже еще больнее, но он продолжал успокаивать меня.

Говорил, что все потом объяснит.

Что должен так со поступить.

Что все это было?

А я плакала и задавала вопрос, на который так и не услышала ответа: «Зачем?!»

Снова поворачиваюсь к созданию.

Тьёрд называл ее Темной. Она. Это… самка, женщина.

Сглатываю горький привкус во рту и уговаривая себя быть смелой до самого конца, делаю шаг к ней.

И тут же голос в моей голове стихает сначала до едва различимого шепота, а потом и вовсе исчезает.

Она узнала меня.

Она дождалась моего прихода.

Темная снова меняется – и в ее подобии переплетенных внутренностей я вижу что-то похожее на прозрачную сферу. Почти уверена, что она наощупь как стекло, хоть это невозможно – чтобы в живом создании жило что-то созданное человеком.

Темная стеклянная поверхность постепенно светлеет, чтобы я смогла рассмотреть то, что внутри.

Самое главное.

То ради чего я здесь.

Это… ребенок.

Мальчик.

Ему, должно быть, на вид ровно столько, сколько должно быть, чтобы с дня на день появиться на свет. Плавает в чем-то плотном и вязком.

Еще шаг. Уже почти вприсядку от слабости и бешено сжимающегося сердца.

Еще ближе.

Темная замирает, ее метаморфозы прекращаются и сейчас мы с ней на равных – друг напротив друга. Если бы она захотела – одним движением превратила бы меня в кровавое месиво. Но она лишь тяжело дышит всем своим телом и тихо, совсем как раненная волчица, скулит.

Протягиваю дрожащую руку и пальцами касаюсь прозрачной сферы.

Что-то ударяет в пальцы, прошивает насквозь, как стелой.

Зажмуриваюсь, отступая, а когда снова открываю глаза – ребенок смотрит прямо на меня. Смотрит и протягивает руку. Он… маленький, но он все понимает, знает, кто я и где он.

Здесь достаточно света, чтобы не ошибиться.

Это как будто маленькая копия Тьёрда. Но с глазами…

Всевышние, с глазами моего отца – такими же синими и упрямыми.

Я снова тянусь к нему – и мы касаемся ладонями через прозрачную преграду.

Это наш с ним ребёнок: мой и Халларнского потрошителя.

Осознание всего произошедшего настигает так внезапно, что лишь теперь, пройдя через жестокие ночные кошмары и даже оказавшись на грани помешательства, понимаю, что всегда знала правду. В ту ночь люди в черном каким-то образом взяли часть меня, взяли часть Тьёрда и поместили наши начала в создание из другого мира, о котором я знаю лишь то, что он – уродлив и безобразен.

«Каждому мужчине нужен наследник», - вспоминаю слова Намары.

Понимала ли моя сестра, насколько близка была к истине?

Туман опять сгущается, и Темная ревностно прячет свое сокровище.

Я отступаю. Я увидела и вспомнила все, что нужно.

И сейчас не знаю, что делать со всем этим знанием.

Мне нужно обратно, чтобы увидеть солнце, вдохнуть холодный предутренний воздух. Нужно снова ухватиться за что-то привычное, что-то из моей простой реальности, где дети у пустоцветов не рождаются дети, и где эти дети не растут, как в той сказке, не по дням, а по часам.

Потому что слезы, безудержно катящиеся по моему лицу, объяснить все это совершенно не могу. Я давно смирилась с тем, что никогда не стану хорошей женой достойному мужчине. Смирилась с тем, что никогда не смогу родить. И все это верно и по сию пору. Но этот ребенок, так похожий на Тьёрда - он и мой тоже.

Мой сын. Мой маленький северный воин.

Обратную дорогу прохожу сама не знаю, как. Словно вслепую, в полной темноте.

А потом, стоя на самой высокой башне Красного шипа, реву в полную силу.

Во всю глотку.

Мой сын.

Будь ты проклят, Тьёрд.

За то, что ты… создал это чудо.

Мы выезжаем на следующее утро. Даже не пытаюсь тайно улизнуть из замка. Говорю начальнику гарнизона, что должна съездить в деревню северян и поговорить с вождями.

Говорю о возможном нападении за Красный шип. Как, когда и какими силами – не знаю. Возможно, что стоящего в замке гарнизона не хватит, чтобы отбиться. Но, скорее всего, победа будет за чужаками.

А мне уже невыносимо терпеть ту резню, что творится вокруг.