дом на Палм-Бич ценою в миллион, а не детали машины за пятьдесят тысяч долларов.

Клиент уткнулся носом в бумаги, а Сотель, пожевывая хлебную палочку, озирался по сторонам. Помещение, в котором они сидели, напоминало ему застекленное кафе при ресторане, вынесенное на тротуар. Все столики заняты бледнолицыми ньюйоркцами (всех бы их срочно выставить на солнце). За соседним столиком сидели три женщины — черноволосые и сухопарые, — ковырялись во фруктовых салатах. Подальше толстый бизнесмен поедал с аппетитом что-то желтое и скользкое.

Мимо проехал грузовик, взвизгнули тормоза. Вот-вот врежется в стеклянную стену. Рука Сотеля рефлекторно сжалась в кулак, сломала хлебную палочку. Он брезгливо вытер руку салфеткой. Какого черта клиент притащил его сюда в январскую стужу? Сотель поднял глаза к стеклянному потолку с белой надписью на розовом фоне — «La Vielle Ville»[120]. Над кафе нависало огромное жилое здание. Ряды одинаковых окон уходили в закопченное небо. Похоже на высотную тюрьму с тысячью заключенных. И как здесь люди живут?!

У кухонных дверей началась суета. Сотель смотрел на все с равнодушием. Если верить меню, ланч приготовят рядом со столиком. Как они собираются это сделать? Прикатят, что ли, сюда гриль и разведут огонь? И в самом деле, к ним направилась целая процессия в белых халатах, впереди везут какую-то тележку.

Шеф-повар с гордым видом установил возле Сотеля столик на колесах. Словно пулемет, выстрелил в ассистентов распоряжениями на французском языке, и они тут же приступили к делу: один шинковал лук, другой со страшной скоростью взбивал яйца. Сотель осмотрел столик. На нем лежало несколько тостов из белого хлеба, горка круглых зеленых штук. Должно быть, каперсы, подумал он. Там же стояли бутылочки со специями и какими-то неизвестными жидкостями, чашка с давленым чесноком. В центре стола — сырой гамбургер, величиною с кулак. Соуса тартар нет и в помине.

С большими церемониями шеф положил гамбургер в миску из нержавеющей стали, туда же влил сырое яйцо, добавил чеснок и репчатый лук, после чего смешал все ингредиенты. Через несколько мгновений вынул липкую массу, швырнул на столик и стал медленно перетирать пальцами. Сотель отвернулся, сделав себе мысленную зарубку: попросить, чтобы гамбургер как следует прожарили. Кто знает, какие болезни разносят эти ньюйоркцы. И где же все-таки гриль?

В это мгновение к его клиенту приблизился официант и поставил перед ним тарелку. Сотель с изумлением увидел, как другой официант зажал нечто между ножом и вилкой и быстро опустил на тарелку. Сотель не верил своим глазам: это была сырая говядина — блестящий аккуратный кусок лежал в окружении тостов, каперсов и измельченных яиц.

Сотель непонимающе взглянул на клиента, а тот лишь одобрительно кивнул головой.

Шеф-повар с сияющей улыбкой посмотрел на них с другого конца стола и пошел прочь вместе с помощниками, увозящими столик.

— Прошу прощения, — тихо сказал Сотель. — Вы забыли его приготовить.

Шеф остановился.

— Pourquoi?[121]

Сотель указал пальцем на свою тарелку.

— Я сказал, что вы его не поджарили. Понимаете? Огонь. Flambe.

Повар энергично потряс головой.

— Нет, monsieur. Это не жарят.

— Стейк по-татарски тепловой обработке не подвергают, — объяснил клиент и помедлил, прежде чем подписать контракт. — Его подают сырым. Вы разве не знали?

На губах появилась и быстро исчезла улыбка превосходства.

Сотель откинулся на спинку стула, стараясь не выйти из себя, поднял глаза к потолку. Только в Нью-Йорке. Двадцать пять баксов за сырой гамбургер.

Вдруг он напрягся.

— Святые угодники, что за черт?

Высоко над ним в небе возник человек с широко раскинутыми руками и ногами. Он бесшумно рассекал морозный воздух. На мгновение Сотелю показалось, что человек, как в сказке, парит сам по себе. Но потом увидел натянутую тонкую веревку, охватившую шею человека. Словно громом пораженный, Сотель сидел, разинув рот.

Посетители ресторана, проследив за его взглядом, задохнулись от ужаса.

Фигура дергалась и сотрясалась, спина выгнулась дугой, жертва сложилась пополам. Сотель смотрел, не в силах шелохнуться.

Неожиданно веревка оборвалась. Человек, хлопая руками и ногами, летел прямо на него.

Так же неожиданно Сотель обнаружил, что снова может двигаться. С бессмысленным криком он вместе со стулом шлепнулся на пол. Доля секунды… оглушительный грохот, дождь стеклянных осколков. Тело свалилось прямо на женщин. Фейерверк фруктовых салатов рассыпался на красные, желтые и зеленые составляющие. Лежа на полу, Сотель почувствовал, как что-то теплое и мягкое крепко стукнуло его по щеке, а затем, почти немедленно, обрушился водопад битого стекла, тарелок, чашек, вилок, ложек и цветов.

Наступило странное молчание. А потом начались крики и стоны, исполненные боли, ужаса и страха, но все это звучало словно бы издалека. Правое ухо Сотеля наполнилось незнакомой субстанцией.

Лежа на спине, он наконец понял, что же произошло. Снова нахлынули ужас и недоверие. Минуту, а то и две он был не в силах пошевелиться. Крики и визг постепенно усиливались.

Сделав героическое усилие, он заставил двигаться непослушные ноги. Поднялся на колени, шатаясь, встал. Увидел, что и другие люди с трудом пытаются подняться. В зале слышались стоны, повсюду валялось битое стекло. Стол справа от него превратился в груду еды, крови, цветов, салфеток, щепок. Его собственный стол засыпан стеклом. В полной неприкосновенности, блестящим и свежим оставался лишь сырой гамбургер, за который он выложил двадцать пять баксов.

Сотель взглянул на своего клиента. Тот по-прежнему сидел неподвижно, костюм забрызган чем-то непонятным.

Независимо от него самого, ноги Сотеля пришли в движение. Он крутанулся, нашел дверь, шагнул, потерял равновесие, оправился, сделал еще шаг.

Послышался голос клиента.

— Вы что же, уходите?

Вопрос был таким бессмысленным, таким неуместным, что Сотель хрипло засмеялся.

— «Уходите», — повторил он, прочищая ухо. — Да, ухожу.

И ринулся к дверям, кашляя и задыхаясь от смеха, под ногами скрипело стекло. Лишь бы поскорее убраться из этого ужасного места. Он вышел на тротуар и двинулся в южном направлении. Ходьба перешла в бег.

Теперь в Киокак наверняка поедут.

Глава 9

Вильям Смитбек вышел из такси, сунул в окошко мятую двадцатидолларовую бумажку и окинул взглядом Бродвей, вплоть до Линкольновского центра. На расстоянии нескольких кварталов различил большую толпу. Люди высыпали на Коламбус-авеню и 65-ю стрит, создав страшную пробку. Клаксоны слились в едином порыве. Время от времени в автомобильную симфонию вливался оглушительный рев клаксона грузовика.

Пробравшись сквозь море недвижных автомобилей, Смитбек развернулся и затрусил по Бродвею в северном направлении. В стылый январский воздух белым облачком вырывалось дыхание. Похоже, в последнее время он передвигается только бегом. Куда девалась гордая, размеренная походка лучшего корреспондента «Нью-Йорк таймс»?